Позорный столб (Белый август)

Чёфалви сочувственно кивнул.

— Форменный грабеж! — произнес он с подобострастной улыбочкой. — Разве их заботили производственные издержки!.. Главное же то, что эти пролетарии… — Последние слова Чёфалви произнес шепотом, но Штерц все же услышал их.

— Верно! — вскричал Штерц, наэлектризованный до предела, и чуть было снова не вскочил, но, заметив предостерегающий жест зятя, неохотно остался сидеть в кресле.

— Вместе с подсобными рабочими на одну вагранку в среднем приходится двадцать четыре человека! — сказал Чёфалви. — Всего девяносто семь человек, в том числе литейщики, формовщики, кочегары, два мастера. Затем девять модельщиков, столько же стерженщиков, шесть обрубщиков; в цеховой конторе три чертежника, секретарша, инженер и главный инженер; в заводоуправлении три бухгалтера, два счетовода, референт, машинистка, один служитель и еще один служитель в цеховой конторе, два кладовщика, ученики, подсобные рабочие, ночной сторож, привратник, управляющий… — Тут он отвесил поклон.

— Сто семьдесят три человека, — слегка побледнев, подсчитал Майр. «Это ужасно! Они меня съедят!» — думал он, с ненавистью глядя на управляющего, исходившего лучезарными улыбками. «Выгоню!» — решил возмущенный Майр, однако, овладев собой, продолжал разговор. Они условились о немедленном увольнении всех нежелательных элементов — шеф держал в руке список служащих.

— Учтите, господин Чёфалви, — предупредил он, — ни один волосок не должен упасть с головы здравомыслящих рабочих, это касается лишь злостных подстрекателей…

— Канальи! — провозгласил из своего угла Штерц.

Майр бросил на него недовольный взгляд, а управляющий вновь склонился в угодливом поклоне.

Из второго литейного цеха, где сегодня был нелитейный день, Майр вызвал мастера Йожефа Мара; это был коренастый мужчина с рыжеватыми усами, заслуживший у шефа репутацию отличного рабочего. Он снял шапку, однако при виде владельца завода не выказал и тени удивления, так как во времена Советской республики регулярно доставлял бывшему принципалу все сведения, касающиеся чугунолитейного завода, и накануне вечером тоже разговаривал с шефом в городе. Этот Мар являлся доверенным человеком заводчика. Майру также было известно, что младший брат Мара, вахмистр, за всевозможные злоупотребления в армии с провиантом непосредственно перед революцией был осужден на шесть месяцев тюрьмы. Кроме того, миловидная жена этого мастера в молодости служила горничной в семье Майров.

Штерц при виде рабочего тотчас сморщил нос.

— Должно быть, твою салями делают ангелы с крылышками, — заметил Юрко.

Штерц не ответил. Фабрикой руководил его отец, а сам он и слышать не хотел о том, чтобы хоть раз побывать там.

Тем временем трое участвующих в совещании — шеф, управляющий и мастер — прошлись карандашом по списку служащих; одни фамилии отмечали крестиком, другие пропускали, на некоторых фамилиях останавливались и о чем-то шепотом переговаривались; политические, производственные и финансовые соображения требовали обсуждения в равной мере. Управляющий занимал самую безжалостную позицию, стремясь немедленно удалить с завода всех неблагонадежных рабочих; мастер же обращал внимание шефа и на деловые качества.

«Хитрая бестия!» — таково было мнение заводчика о рыжеусом Маре.

Итак, мастер колебался, бледнел, краснел и, хоть и находился в кабинете шефа, то и дело шнырял глазами по сторонам — дрожал за свою шкуру, ибо понимал, что, если его неблаговидная роль обнаружится, ему наверняка несдобровать — пырнут ножом в темноте. Но вот они дошли по списку до литейщика Йожефа Йеллена. Этот Йеллен, помощник мастера цеха ручной формовки номер один, был уже пожилой человек с сомовьими усами, проработавший на заводе восемь лет; в свое время он перешел сюда от Хоферра. Отливку некоторых крупных деталей и вставку усложненных стержней неизменно поручали ему, даже главный инженер при составлении шихты первой и второй вагранок спрашивал у него совета.

— Уволить! — категорически заявил Чёфалви и вопросительно посмотрел на шефа.

— Почему? — спросил Майр.

— Его сын — красноармеец! — ответил Чёфалви.

— Каково ваше мнение? — обратился Майр к мастеру.

— Н-не знаю… — промямлил тот.

— Значит, вы его не знаете?

— Знать знаю… но господин главный инженер не согласится… — растягивая слова, проговорил Мар.

— Вы боитесь чего-нибудь? — осведомился шеф, пронизывая мастера колючим взглядом.

Тот пожал плечами.

— Господин Мар опасается, что… — начал Чёфалви и осекся.

В этот момент у него мелькнула мысль, что и ему могут проломить череп. От этих свирепых литейщиков можно ожидать чего угодно; Чёфалви был умудрен опытом и понимал, что никакая полиция не может вечно оставаться на чугунолитейном заводе, а раз так…

— Выкладывайте все начистоту, — раздался вдруг из глубины кабинета голос Юрко, — и не бойтесь, мы здесь.

— Я не боюсь, — обиженно отозвался Мар.