Прайм-тайм

«Я хочу, чтобы ты кое о чем знала, – парировала Мишель. – Если бы не я, ты не осталась бы на этом проекте. Хайленлер хотел поменять тебя, но я отговорила его, хотя, похоже, сильно промахнулась. Ты больше никуда не годишься. Делаешь телевидение для пенсионеров. По-твоему, благодаря тебе все функционирует, на самом же деле другим постоянно приходится прикрывать твои огрехи».

Что-то в голосе телеведущей заставило всех присутствующих замолчать. В нем появились жесткие беспощадные нотки, слышалось желание уязвить, растоптать. Судя по голосу Карин Беллхорн, она это тоже поняла.

«Это все пустые разговоры», – промямлила она.

«Но послушай, неужели ты даже не замечаешь этого? Ты просто динозавр, который никак не может понять, что ему пора уходить».

«Я не собираюсь это слушать!»

«Ты как непреодолимая преграда в редакции. Управляешь всеми, все знаешь и все можешь. Даже считаешь, что в состоянии заменить меня на экране».

«Мишель, замолчи сейчас же!»

«Почему, думаешь, я прихожу на запись, когда у меня температура сорок? Да просто из опасения, что ты усядешься там!»

Снова хохот, пьяный, истерический.

«Неужели до тебя не доходит, насколько ты жалка?»

«Ты не соображаешь, что говоришь».

«Ты пытаешься быть молодой и крутой, хотя уже полностью вышла в тираж, и всю свою желчь выливаешь на тех, кто добился успеха, вроде меня…»

«Следи за своими словами!»

«А тебе известно, что Стивен рассказывает всем подряд о твоих губках, которые ты используешь вместо тампонов? Насколько это омерзительно, по его мнению! Все знают об этом, и все смеются…»

«Берегись, ты…»

«Джон рассказал это, говорил, что ты заигрывала с ним, я сама это видела, все видели!»

«Закрой пасть!»

«Ты пыталась затащить его в постель, а он тем временем думал о том, как ты стоишь и полощешь свои окровавленные менструальные губки…»

Громкий хлопок эхом отразился от стен, нежданным раскатом грома вырвавшись из динамиков. Анника зажмурилась, толпа инстинктивно отшатнулась назад.

Гуннар Антонссон по-прежнему стоял в дверях, рассеянно смотрел по сторонам, Карин Беллхорн развернулась и таращилась на серый телевизионный экран.

На фоне затихающего звука выстрела послышалось пыхтение, словно задыхался астматик.

«Мишель?»

Звон и треск.

«Мишель? Боже, Мишель? О нет».

Глухой звук удара, словно что-то тяжелое приземлилось на покрытый ковром пол. Снова тяжелое дыхание, шуршание шагов, одежды в движении. После чего шелест сквозняка, шум ветра в отдалении, затем тишина.

Анника словно прилипла к своему месту, шум выстрела еще звенел у нее в ушах. Взгляды блуждали с телевизионного экрана на Хайлендера, на раскрасневшуюся и потную Карин Беллхорн. Гуннар Антонссон потянулся, развернулся на каблуках и ушел. Барбара Хансон оживленно шепталась со своим окружением, подавленная Мариана фон Берлиц прильнула к Карлу Веннергрену с широко открытыми и полными слез глазами.

Когда Карин Беллхорн в конце концов снова стала центром внимания, она машинально сделала шаг назад, ударилась пяткой о стену.

– Что? – сказала продюсерша, оглядевшись. – Вы верите в это?

Бэмби Розенберг, с пунцовым лицом и побелевшими губами, не сводила с нее горящих глаз.

– Да будь ты проклята! – внезапно крикнула она Карин Беллхорн. – Пусть дьявол заберет тебя!

Один из полицейских подошел к ней, чтобы она не бросилась на убийцу. Себастьян Фоллин все еще стоял у трибуны, судорожно сжимая в руках текст своей речи. Хайлендер, расположившись в углу сцены, набирал на мобильнике какой-то длинный номер, возможно, звонил в Лондон. Стефан Аксельссон наклонил голову и рыдал так, что его плечи тряслись.

Анника перевела взгляд на продюсершу, давно ведь догадалась, кто убил Мишель, но все равно не понимала причину, заставившую ее сделать это, хотя она постоянно лежала на поверхности.

– Боже! – заорала Карин Беллхорн, затравленно озираясь по сторонам. – Это же фальшивка! Неужели трудно догадаться? Она, Анна Снапхане, смонтировала ее, вы же знаете, как такое делается…

Анника больше не могла это слушать, ее врожденное чувство справедливости не позволяло ей далее оставаться в роли стороннего наблюдателя: чертова обезьяна пыталась переложить вину на другого, на Анну, которой даже не было там! Комната как бы перестала существовать для нее, она видела только одетую в черное продюсершу, прижавшуюся к стене.

– Это же безумие какое-то! – кричала Карин Беллхорн с другого конца вечности. – Она даже не опасается ничего! Откуда у меня могло возникнуть желание убить Мишель?

Анника сместилась в сторону батареи, сильнее вцепилась пальцами в подоконник.

– Каин и Авель, – сказала она на удивление чистым голосом. – Самый старый мотив убийства в мировой истории. Проще некуда. И никто никогда не подумает.

Все головы повернулись в ее сторону. Анника почувствовала на себе удивленные взгляды, но они нисколько ее не заботили. Она знала, что лица смотревших на нее открыты и чисты, все границы сломаны, люди готовы к любому повороту событий.

Карин Беллхорн подалась вперед, агрессивно настроенная, готовая биться за свою жизнь.

– По-твоему, я смогла бы убить кого-то из-за обычной зависти?