Прах и пепел

– Ну, милый зануда, – она целует его в щёку возле уха, – ты же любишь порядок во всём. Так, во-первых, я люблю, когда за мной ухаживают и завоёвывают. Во-вторых, я люблю случайные встречи. В-третьих, – она опять целует его, – я люблю солнце, много солнечного света. А в Паласе всё наоборот. Ты доволен?

Он целует её, но настаивает:

– А в-четвёртых?

– А в-четвёртых, в-пятых, в-шестых и так далее, – смеётся Фанни, – я люблю, когда меня любят. Понятно?…

…Конечно, понятно. Он всё понял и не обиделся, когда Фанни стала удаляться от него. Ничего вечного не существует. Кончалась любовь, кончались и их встречи. Без обид и скандалов.

Рассел глубоко затянулся горьковатым дымом. Купил в Гатрингсе русскую пачку на пробу. Ничего, очень даже ничего. Но под настроение. Послезавтра пятница, Джен придёт в контору. Что ж, это его шанс. Проводить после работы. Он так часто это делал, что ни у кого не вызовет подозрений. Ни у кого, кроме… кроме этого чёртова спальника. Хотя… хотя в тот раз сам виноват, что погнался и попал в ловушку. Да и чёрт с ним, в конце концов, если что, на этот раз он будет стрелять. Дважды на одно ловятся только недоумки. Он, слава богу, не из таких…

…– Ты упрям, Рассел.

– Весь в тебя, – весело огрызается он.

Отец с улыбкой кивает.

– Грешен. Не могу оставить проблему нерешённой.

– Что?! – сразу настораживается он. – Ты… ты опять взялся за это?

– И да, и нет, – смеётся отец.

Но смех слишком явно прикрывает смущение.

– Не понял, – он с улыбкой подносит к губам стакан. – Ты опять купил спальников?

– Да, – отец негромко смеётся, – одного и в рассрочку.

– Значит, да, а что тогда нет? Только наблюдаешь? Без анализов и экспериментов?

Отец кивает, медлит и наконец… хлопает в ладоши. И на этот обычный сигнал вызова домашнего раба в холл входит… спальник, трёхкровка.

– Убери и подай кофе, – спокойно приказывает отец.

Он молча смотрит, как ловко управляются с посудой красивые тёмно-бронзовые руки. Но вот столик между их креслами накрыт для кофе, отец внешне небрежно кладёт на край столешницы надкусанный бисквит.

– Ступай.

– Спасибо, сэр, – раб берёт бисквит, ласково и благодарно улыбается и бесшумно исчезает из комнаты.

Первую чашку они выпивают в молчании. Он настолько ошарашен, что не находит слов, да и мысли… вразброд. Отец… никогда…

– Он… ты давно его купил?

– Скоро полгода, – улыбается отец.

Полгода? И не горит?! Значит… но этого не может быть… отец…

– Ты никогда не увлекался этим, – тихо говорит он.

Отец пожимает плечами.

– Я хочу посмотреть, сколько он протянет… на обычном режиме. Ему двадцать четыре полных.

– Через два месяца ты его всё равно сдашь на утилизацию. Как просроченного.

– Я договорился. Мне его оставят.

Отец старается говорить своим обычным тоном экспериментатора, но его этим не обмануть. Он видит смущение отца, понимает, начинает понимать… обычный режим. Три и одна.

– Три и одна? – спрашивает он вслух.

– Когда как. Я экспериментирую с режимом.

Экспериментируешь? Берёшь его в свою постель не каждую ночь? Или каждую? На языке вертится язвительное: «В твоём возрасте переутомление опасно», – но он только молча наливает себе кофе. Отец так же молча следит, как он пьёт. И вдруг вопрос:

– Почему ты не женишься, Рассел?

Он едва не захлёбывается мгновенно ставшей безвкусной жидкостью.

– С каких пор моя личная жизнь тебя интересует? – огрызается он, откашлявшись.

Он не хочет идти на конфликт, но его застали врасплох. Ответ, конечно, слишком резок, отец сейчас взорвётся, но нет… Вместо взрыва звучит неожиданное:

– Мейбел была хорошей женой. Я понимаю. Но нельзя оплакивать мёртвых бесконечно.

– Мне тридцать четыре года, отец. Твоя забота несколько запоздала.

– Я хотел подготовить тебя к жизни в этом мире. Я всё делал для твоего же блага, – отец говорит непривычно тихо и как-то неуверенно.

– Да, для моего же блага. Разумеется, – он кивает, глотая безвкусный кофе.

– Пойми меня, Рассел, – продолжает так же тихо отец, глядя в свою чашку. – Время… время, к сожалению, необратимо. Может, я и старею, но… но мне захотелось немного тепла. Участия и заботы. Хоть немного.

Тепло, забота, участие? От спальника?!

– Может, ты с ним обсуждаешь свои научные проблемы?

Отец смеётся.

– Нет, конечно. Я понимаю твой сарказм. Разумеется, я знаю цену его чувствам, но… немного иллюзии даже полезно.

– Тебе или ему?

– У него-то никаких иллюзий нет, Рассел. Это ласковое, привязчивое существо, но иллюзии… Иллюзии – привилегия человека, – голос отца вновь становится обычным.

Он резким вздохом переводит дыхание и встаёт.

– Мне пора. Я рад, что у тебя всё так удачно складывается.

Отец тоже встаёт.

– Хорошо. Надеюсь, ты приедешь на Рождество?

Вопрос чисто формален. Он берёт свою шляпу и плащ и уже в дверях всё-таки останавливается и оглядывается. Отец стоит посреди холла и смотрит на него.

– Разумеется, отец. Рождество – семейный праздник.

И дёрнувшаяся, как от удара, седая отцовская голова…