— Спасибо, капитан. И вас с новым назначением. — Чандра улыбнулась. — Вам удивительно везет. Людей убивают, а вы занимаете их место.
Тема смертей Мартинесу не понравилась. Слишком мало времени прошло с последнего убийства. И ему совсем не хотелось обсуждать, сколько человек погибло, чтобы он стал капитаном "Прославленного".
— Вот мы и встретились. Парочка подозреваемых, — отшутился он.
— Точно. За сговор! — откликнулась развеселившаяся Чандра.
Заговорщики из них вышли так себе. Мартинес сидел во главе стола, Чандра справа от него. Пока Алихан разливал вино и ставил тарелки с орешками и соленьями, они обсуждали, кем из кадетов лучше заменить Чандру. Капитан раздумывал, не сказать ли Чандре, что Миши собиралась пожертвовать ею, обвинив в убийстве, но все-таки промолчал.
— Что там с журналами? — спросила Чандра. — Кроме паники в рядах старшин, конечно.
— Утром получил последние. Сейчас просматриваю. Некоторые даже заполнены целиком, — ответил Мартинес.
По крайней мере фальшивые сведения вписывать перестали; если не могли заполнить какую-то ячейку, не скрывали этого, вбивая фразу "Данные уточняются", возможно, потому что она солидно звучала.
— Наверняка, связист Ньямугали заполнила всё целиком, — предположила Чандра.
— Точно. — Мартинес улыбнулся и подал знак Алихану нести первое. — Ваши бывшие подчиненные молодцы. Конечно, я всё равно их проверю.
— И ошибок не найдется. Я их держала в ежовых рукавицах.
— Связистам проще, чем остальным. Франсис придется отчитываться за каждый насос, вентилятор и термостат.
— Вдруг стало их жалко? — В голосе Чандры звучало недоверие.
— Не особо.
Вошел Алихан с тарелками теплого тыквенного супа, сдобренного сливками и корицей. Чандра попробовала ложку.
— Повар здесь лучше, чем наш, хотя и у нас неплох.
— Я передам ему.
— Еда была хоть чем-то хорошим в отношениях с Флетчером. Всегда вкусно кормил, прежде чем задолбать до смерти.
Мартинес ел суп и думал, что Чандра могла хотя бы притвориться расстроенной — все-таки любовника убили.
— Чем же? — спросил он.
— Помимо секса?
Когда Мартинес не улыбнулся шутке, она продолжила, пожав плечами:
— Болтал обо всем подряд. О еде, вине, увлекательнейших отчетах, подписанных им за день. И об искусстве. И всегда занудно. — В глазах Чандры мелькнули чертята. — Понравилась штуковина в спальне? Навевала сладкие сны?
— Я сразу от неё избавился. Джукс подобрал не столь угнетающую вещицу. А зачем в спальне Нараянгуру? Флетчер говорил?
Чандра демонстративно вздохнула.
— Мне пересказать его теории?
— Почему бы и нет?
— Ну, он говорил, что если когда-нибудь выберет себе религию, то станет нараянистом, потому что только они по-настоящему цивилизованны.
— То есть?
— Дай вспомнить поточнее. Я старалась в это не вникать. — Она скривила пухлые губы. — Кажется, потому что нараянисты считали, что жизнь это страдание. Всё истинное совершенно, прекрасно и бессмертно, но существует только вне нашего мира, и мы можем приблизиться к этому лишь через созерцание красоты.
— Страдание, — повторил Мартинес. — Гомберг Флетчер, неприлично богатый и невероятно знатный, верил, что жизнь это страдание. Что его жизнь это страдание.
Чандра покачала головой:
— Я тоже удивлялась. Может, он и страдал, но не при мне. — Она презрительно усмехнулась. — Конечно, он же весь такой возвышенный, вот и вообразил, что его страдание столь высоко, что остальным не понять.
— Теперь ясно, почему шаа убили Нараянгуру, — сказал Мартинес. — Если ты веришь, что иной мир существует и не можешь этого доказать, при этом полагая, что он более совершенен и реален, чем наш мир, существование которого легко доказывается, ты, безусловно, идешь против Праксиса и Легион справедливости распнет тебя, даже чихнуть не успеешь.
— Тут не только вера в невидимый мир. Еще и чудеса. Когда после казни Нараянгуру сняли с давно засохшего дерева — с аяки, она зацвела.
— Да, чудеса тоже вряд ли понравятся Легиону справедливости.
Вечером, устроившись на кровати с чашкой какао и глядя на мать, ребенка и кота, Мартинес представлял, как на этом же месте, созерцая жуткого Нараянгуру, сидел и думал о страдании Флетчер. Доводилось ли этому знатному пэру из чуть ли не самого прославленного терранского клана Империи действительно страдать и какое утешение он мог получить, глядя на окровавленного человека, привязанного к дереву.
По словам доктора Цзая, Флетчер добросовестно делал, что должен, но тяготился навязанной ролью. Он играл сноба, но не был им.
"Флетчер заполнял свою пустую жизнь формальностями и искусством, — думал Мартинес. — Он ничего не создавал — ни скульптур, ни картин, а просто собирал их. Даже его манера командования не несла ничего нового и оригинального; он лишь полировал умения и навыки экипажа подобно тому, как полируют старинную серебряную статуэтку.
Но он страдал. Возможно, понимая, насколько пуста его жизнь".
И Флетчер сидел, как сейчас сидит Мартинес, и смотрел на предметы, наполненные святостью в глазах других.
Мартинес решил, что хватит думать про Флетчера. Поставил чашку в сторону, почистил зубы и забрался под одеяло.
Глава 14