Практическая магия

Салли хочется протянуть руку и потрогать луну — проверить, прохладная ли она на ощупь, или у нее только вид такой. Ей за последнее время не раз приходило в голову, что, может быть, когда живые становятся мертвыми, они оставляют по себе пустоту, вакуум, который не заполнить никому другому. Ей самой раз в жизни крупно повезло, хоть, правда, очень ненадолго. Может быть, уже за это надо сказать спасибо и не рыпаться.

— Бен попросил, чтобы я переехала к нему, - говорит Джиллиан. - Я, можно считать, ответила отказом.

— Переезжай, — говорит ей Салли.

— Так просто?

Салли решительно кивает головой.

— Что ж, может, стоит подумать, — признается Джиллиан. — На время. Пока нас не связывают никакие обязательства.

— Да переедешь, будь уверена.

— Ты, наверное, все это говоришь, потому что хочешь от меня избавиться.

— А я не избавлюсь. До тебя будет всего три квартала. Хотела бы избавиться — сказала бы: езжай назад в Аризону.

Фонарь над крыльцом облепили белые бабочки. Крылья у бабочек отяжелели от влаги, их полет напоминает замедленную съемку. Они белесые, как луна, и, отлетая неожиданно прочь, оставляют в воздухе мучнисто-белый след.

— На восток от Миссисипи. - Джиллиан ерошит себе волосы. — Брр...

Салли растягивается плашмя в садовом кресле и смотрит в небо.

— Вообще-то, — говорит она, — я рада, что ты здесь.

В те жаркие, одинокие ночи у тетушек, сидя на крыше дома, обе они всегда загадывали то же самое желание. Чтобы когда-нибудь в будущем, когда они станут взрослыми, глядеть на звезды и не бояться. И вот она настала, та желанная ночь. Вот оно, это будущее. И можно сидеть на вольном воздухе, сколько вздумается, оставаться на этой лужайке, покуда не померкнет последняя звезда; никуда не трогаться хоть до полудня, глядя, как небо окрашивается в чистейшую лазурь.

ВОСПАРЕНИЕ

В августе месяце всегда держите на подоконнике мяту, чтобы назойливые мухи жужжали где-нибудь на улице, где им и положено быть. Не думайте, что лето кончи­лось, даже когда поникают и блекнут розы и звезды располагаются на небосклоне в ином порядке. Никог­да не полагайтесь на то, что август — надежный и безо­пасный месяц года. Это поворотное время, когда не поют больше птицы по утрам, а вечера сотканы в рав­ных долях из золотистого света и черных туч. Основа­тельное и зыбкое с такой легкостью меняются места­ми, что начинаешь оспаривать и подвергать сомнению даже то, что, казалось бы, твердо знаешь.

В особенно жаркие дни, когда хочется удавить каж­дого, кто скажет вам слово поперек, или хотя бы дать ему по шее, отведите лучше душу, выпив лимонаду. Сходите купите себе первоклассный комнатный венти­лятор. Остерегайтесь наступить на сверчка, который за­бился в темный угол вашей гостиной, а не то вам изме­нит удача. Избегайте мужчин, которые называют вас «детка», и женщин, у которых нет подруг, а еще - собак, которые любят чесать себе брюхо и не слушаются, когда им скажешь: «Лежать!» Носите темные очки; при­мите прохладную, освежающую ванну с лавандовым маслом. В полдень старайтесь укрываться от солнца.

Гидеон Варне, будь его воля, вообще зачеркнул бы август как таковой, проспал бы четыре недели без про­сыпу до самого сентября, когда жизнь войдет в нормаль­ное русло и начнутся занятия в школе. Однако не прохо­дит и недели с начала этого трудного месяца, как его мать объявляет, что выходит замуж за какого-то типа, о котором Гидеон имеет самое смутное представление.

Жить они переедут на новое место в нескольких ки­лометрах от Развилки, и это значит, что Гидеон будет ходить в другую школу вместе с тремя сводными брат­цами, с которыми ему предстоит познакомиться в конце следующей недели, когда его мать устраивает праздничный обед. Не зная, какой реакции ждать от сына, Джинни Варне долго не решалась сделать это со­общение, но теперь, когда все слова сказаны, Гидеон кивает головой, и только. После короткого раздумья, когда его мать, волнуясь, ждет ответа, он прибавляет:

— Отлично, мам. Я рад за тебя.

Джинни Варне думает, что, наверное, ослышалась, но не успевает переспросить, так как Гидеон тут же ны­ряет к себе в комнату, а через полминуты выскакивает из дому. Удирает оттуда без оглядки, как сделает снова через пять лет, но только тогда уже — всерьез и надол­го. Тогда он уедет учиться в Беркли или Калифорний­ский университет в Лос-Анджелесе, а пока несется во всю прыть по Развилке с единственным желанием — убежать подальше. Куда — гадать не нужно: его ведет чутье, и в глубине души он знает, где хочет быть. Не проходит и десяти минут, как он, весь взмокший от по­та, оказывается возле дома Кайли и застает ее в саду: она сидит на старом индейском покрывале, разостлан­ном под дикой яблонькой, и пьет чай со льдом. Они не виделись со дня рождения Кайли, но все в ней до боли близко и знакомо. Изгиб ее шеи, линия плеч, губы, форма рук, — при виде всего этого у Гидеона пересыха­ет в глотке. Наверное, он дурак, что поддается таким чувствам, но он ничего не может поделать. Он не уве­рен даже, что способен сейчас заговорить.