А с другой стороны коридора на нас летела главная, даже превосходящая текущую ситуацию, неприятность — Карина Петровна не могла не проверить, как там ее «девочки» справляются на самом ответственном месте. А мы тут вот так справлялись. Вокруг нее даже воздух гудел. Мы остановились и замерли, кто в какой позе: Кристина с поднятой рукой, Мишель с открытым от недавнего крика ртом, я, пытающаяся пробиться кулаком сквозь защиту Германа. Картина маслом «Приплыли».
Карина Петровна дождалась, пока мы выпрямимся, и сложила руки на груди.
— Итак, вас сразу выгнать или сначала Марку Александровичу позвонить? Есть у кого с собой сотовый? Я бы снимок на память сделала.
Ее самообладанию можно позавидовать. Думаю, не только мне стало бесконечно стыдно. Кристина вообще заблеяла:
— Извините, Карина Петровна. Такого больше не повторится.
Мишель ей вторил эхом. Герман сразу перешел к тяжелой артиллерии:
— Вы что, Кариночка Петровна? Вы же теперь издеваться над нами сможете сколько влезет! А мы и слова не вякнем, потому что… мечтаем остаться здесь под вашим чутким руководством!
Она думала над его предложением недолго:
— Ла-адно, — протянула ехидно. — На ресепшен другие пойдут, кто не похож на быдло в подворотне. Зато у меня появилось сразу четверо добровольцев на мытье посуды в выходные.
Выходные тратить на работу не хотелось, но лично я выдохнула с облегчением — виновата, заслужила, буду мыть посуду сколько прикажут.
— Это еще не все, дорогая Ульяночка! — она расслышала и все верно поняла. — Все четверо — в прачечную. Там столько глажки, что жизнь сахаром не покажется. Нет, нет, Михаил, и это не все! — она теперь перевела взгляд на парня. — Рабочий день увеличивается именно для тех, у кого слишком много энергии. После ужина вы снова идете гладить белье. Я намекну Зинаиде, чтобы кроме белья вам вообще ничего не подкидывала, от такой рутины вы скоро не то что драться не сможете, даже ходить медленнее начнете. Смотрите-ка, я раскидала самую нудную работу на месяц вперед!
Мы повернулись и гуськом поплелись куда сказано. Карина Петровна замыкала процессию, ей только хлыста для образа управляющего на плантации не хватало.
Через четыре часа, снова переодетые в форму горничных, мы с Кристиной стояли рядом и попеременно вздыхали: она вздохнет, я вздохну, она, я. Наших взглядов ненависти и на пару часов не хватило, они со временем просто потухли от общей беды, способной объединить самых непримиримых противников. Зинаида, главная здесь, заходила в этот отсек редко и пока поглядывала на нас с опаской, особенно на Германа. Но и он вздыхал вместе с Мишелем. Последний в очередной раз сказал:
— Какие же вы дуры… А меня ведь случайно с вами загребли…
Герман протянул так же монотонно:
— Тех, кто на стреме, всегда со всей бандой загребают…
Подпела и я ту же мелодию:
— Тебе ли про банды не знать…
И Кристина не отстала:
— Какие же мы дуры… Даже Герман…
Общему угнетению также способствовала и радость Верочки с близняшками, когда те забежали к нам показать свои новые синие платья.
Сказать, что уборка номеров намного приятнее, — ничего не сказать. Там ты двигаешься, постоянно себя подгоняешь, время летит быстро и незаметно. Номер, другой, третий — и вот уже обед. Еще несколько — и свободны. В этом же месте время остановилось. Я очень надеялась, что нам выдадут утюги, — ничего подобного. То ли побоялись давать неадекватам горячее оружие, то ли в отелях давно никто не пользуется утюгами.
А утюги — это весело! Ну, в сравнении… В общем, здесь стояли огромные утюжные машины с гигантскими движущимися валунами. Жмешь кнопку, валуны начинают вращаться. Запускаешь туда простынку, ждешь некоторое время, забираешь на выходе, уже выглаженную, аккуратно складываешь в стопку. Запускаешь, ждешь, складываешь. Запускаешь, ждешь, складываешь. Запускаешь, ждешь…
— Она сказала, это на месяц? — спросила Кристина сразу у всех.
Мишель ответил минут через десять:
— Ничего. В выходные посуду будем мыть, развлечемся.
Кристина тихо завыла. Ее никто не осуждал за слабость — каждый в одиночку и как мог переносил осознание этого бесконечного, очень вялотекущего ада, где даже мысли замирают и перестают биться в черепной коробке.
Казалось, что со временем психика подстроится, но делалось только хуже. Я почти непрерывно смотрела на часы, стрелки которых вообще перестали шевелиться. Потом уже начала разглядывать Германа — что с ним? На него вся надежда! Где его тупые шутки-прибаутки, где хоть какой-то драйв? Неужели и его всосала эта заунывная атмосфера, как простынку в валы? Мы же с ума здесь сойдем, если он не начнет быть Германом! Но я пока не упала до такой степени, чтобы озвучить свои надежды вслух.
Отпустили нас, как обычно, в четыре. Но Зинаида под взором ехидствующей Карины Петровны напомнила, что после ужина снова нас ждет на пару часов. На море хотим? Ну, вот как раз до ужина и успевайте. Не нравится? Собирайте вещи. Нет, мы не задавали вопросов, а она не отвечала, и так все было ясно.