Правда и ложь в истории великих открытий

Представление о том, что дороги Церкви и науки разошлись сразу после дебатов 1860 года, несовместимо еще с несколькими неудобными с этой точки зрения фактами. Во-первых, только в XX веке, да и то не сразу, лишь некоторые ученые восприняли атеистические обертоны дарвинизма. Во-вторых, значительная часть духовенства поздневикторианской эпохи была готова на определенные уступки в пользу эволюционной теории.

Рассмотрим сначала ученых. Чарльз Лайель, великий геолог XIX века и преданный друг Дарвина, был потрясен эволюционными аргументами, содержащимися в «Происхождении видов». Однако он не готов был согласиться с наличием «обезьяньих предков» и с тем, что Бог не играл никакой роли в происхождении человека. В своей книге «Древность человечества», вышедшей в 1863 году, этот имевший международное признание ученый представил «кастрированный» вариант дарвинизма, в котором Божественное вмешательство было необходимо для того, чтобы возвысить человека над его животными предками. Это очень огорчило Дарвина, но худшее было еще впереди. В конце 60-х годов Альфред Рассел Уоллес, соавтор эволюционной теории, основанной на принципе естественного отбора, увлекся спиритуализмом и принялся утверждать, что на определенном этапе человеческой эволюции имело место вмешательство Божественной силы, благодаря чему у человека появились умственные способности, которые нельзя объяснить принципом естественного отбора.

Тем временем по другую сторону Атлантики самый известный сторонник дарвинизма, глубоко религиозный ботаник Аса Грей старался примирить теорию эволюции и христианство, утверждая, что Бог ввел законы эволюции и лично обеспечил регулярное появление новых вариаций. Дарвин, Хукер и Гексли воскликнули: «Это измена!» — однако «чистота» взглядов оставила в меньшинстве их, а не Грея. При этом позицию большинства нельзя назвать необоснованной. Как мы видели, Уилберфорс без труда показал, что свидетельства в пользу атеистического дарвинизма были недостаточно убедительными.

Что касается церковников поздневикторианской эпохи, то они готовы были принять эволюционную теорию в ее смягченном варианте. Как Лайель, Грей и Уоллес, они хотели вернуть Богу роль архитектора и надзирателя эволюции. Причем они были не единственными, кто считал, что идеи Дарвина нуждаются в дополнениях. Возможно, самое удивительное в событиях, произошедших после 1859 года, — то, что ученые, церковники и вообще образованные люди начали высказывать определенный скептицизм в отношении теории естественного отбора. Как мы видели в главе 9, идея эволюционных изменений в результате действия слепых сил отбора не была привлекательна для верующих, преисполненных национального оптимизма. Вместо этого большинство предпочло бы эволюционную модель, в которой присутствовали бы внутренняя или порожденная Божественным провидением тенденция к постоянному совершенствованию или же всевидящий Бог, руководящий процессом развития. Такие идеи неизбежного прогресса соответствовали и времени и месту, тогда как колесо рулетки, явно присутствующее в дарвинизме, хотя и не полностью признаваемое самим Дарвином, этому критерию не отвечало.

В результате к 1880-м годам как ученые, так и люди, не занимавшиеся наукой, больше придерживались взглядов, которые можно было бы отнести к религиозно-прогрессистским. За исключением самых упрямых консерваторов, англиканская церковь к этому времени уже признала эволюционную теорию как свидетельство непрерывного прогресса и Божественного всеведения. Вместо того чтобы все больше расходиться в разные стороны, после 1860 года наука и религия продолжали весьма гармонично сосуществовать.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Традиционный рассказ об оксфордской схватке между Томасом Гексли и Сэмюэлем Уилберфорсом сильно расходится со свидетельствами очевидцев. В тот вечер ученые-профессионалы не проиграли, но и не победили. Когда пыль улеглась, религия в Англии оставалась столь же динамичной и мощной социальной силой, как и до этого. И епископ Уилберфорс так же продолжал проповедовать свои религиозные убеждения, как в молодости, когда был юным и амбициозным старшекурсником. По ряду взаимосвязанных причин наука и религия будут существовать бок о бок многие годы. Уилберфорс еще проживет 10 лет, прежде чем погибнет, упав с лошади (Гексли пошутил: один-единственный раз мозг епископа и реальность вошли в соприкосновение, что закончилось для него фатально). И хотя не исключено, что в последние десять лет жизни епископ стал лучше понимать достоинства дарвиновской теории, вероятность этого очень мала. Даже среди его менее консервативной братии дарвинизм оставался теорией меньшинства, и большинство священников высокого ранга считали, что вера в божественно направляемую эволюцию видов полностью соответствует их религиозным чувствам. Поэтому если задаваться вопросом, изменили ли общее мировоззрение оксфордские дебаты, то ответ вряд ли будет положительным.