Правда и Небыль

Вот оно, понял Юрьев. Скорее всего, Вера похожа на мать Саши. Только матери он с тех пор не доверяет, а Вере – доверяет. Ну да, конечно: она производит впечатление человека, на которого можно положиться. Даже имя-то какое у неё – Вера…

Тут машину слегка тряхнуло. Алексей Михайлович недовольно поморщился. Мысль свернула в привычную сторону, вспомнилось про дураков и дороги.

В этот момент его посетила новая мысль. А зачем, собственно, Саша рассказал ему свою биографию? Приступ внезапной искренности? Непохоже. Португалец-сибиряк не производил впечатления человека с душой нараспашку. К тому же это было куда удобнее сделать раньше, во время встречи в офисе банка, когда Юрьев прямо попросил гостя рассказать о себе, а тот ушёл от ответа. А сейчас, в машине, банкир был озабочен ситуацией, сложившейся в связи с кражей экспонатов из музея и слушал собеседника вполуха…

Вполуха! Ну конечно! Алексей Михайлович улыбнулся: игра стала понятной. Саша человек непростой. И, видимо, понимал, что у банкира есть возможность его «пробить». Которой он, скорее всего, рано или поздно воспользуется. Так что, очевидно, он решил, что пришло время выдать о себе информацию заранее, дав свою, выгодную ему интерпретацию сомнительных фактов собственной биографии. Тем самым сибиряк-южанин избегал подробного разговора и лишних вопросов, поэтому приступ откровенности случился именно тогда, когда он, Юрьев, был озабочен бедой, так неожиданно свалившейся на него… И эту озабоченность даже не скрывал – она была видна любому. Грамотно. Интересно, Саша понимал, что «пробивать» его будет Гоманьков? А кстати, что-то он ведь говорил нехорошее про Гоманькова, пытался бросить на него какую-то тень. И тоже очень искусно: сначала дал понять, что с безопасником не всё в порядке, а потом отказался говорить о подробностях. Простой приёмчик, но работает же.

Интересный пассажир. Почему же ему показалось, что он – родственник жены Вали? Ах да, сибиряк позвонил, сказал, что телефон дала Валя и что он якобы её родственник или что-то вроде того… и напросился. У Юрьева было свободное окно в расписании, и он, не любящий мурыжить людей и откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, сам предложил человеку: «Приезжай к десяти». С другой стороны, как же ловко и как вовремя этот увалень попался ему на глаза! И с какой лёгкостью втёрся в доверие! Вообще-то Юрьев подпускал к себе людей далеко не сразу и после определённых процедур. А этот… возможно, что-то вынюхивает? И появился-то он именно в день кражи. И в музее теперь вот нарисовался.

Смутные сомнения относительно Саши начали сильнее одолевать мозг Юрьева, и, чтобы как-то снять с себя груз этих сомнений, банкир, будучи человеком бдительным, мнительным и подозрительным, любящим не по разу проверять всё и вся, набрал номер Гоманькова.

Страсть к проверкам, наверное, сидела у Юрьева в генах, передавшись от матери. Мама Алексея работала технологом в закрытом ракетном НИИ. Чекисты из органов безопасности, даже легендарные «девяточники» из правительственной охраны, впоследствии ставшей ФСО и СБП, славящиеся практикой проверки людей по три раза до девятого колена, были детьми малыми по сравнению с советскими ракетчиками. Те проверяли всё по четырнадцать раз. Эта привычка была выстрадана горькими опытами неудачных пусков ракет, первое время довольно часто взрывавшихся на стартовых столах и в полёте. Подсказанная жизнью система многократных перепроверок всего, что только можно, помогла в советское время снизить, насколько было возможным, внештатные ситуации во время стартов и полётов. Когда старые советские кадры отрасли сменились новым поколением, утратившим качество гиперответственности, аварии и катастрофы стали следовать одна за другой.

Мама у Лёши была представителем старой советской школы ракетчиков. Отправляя сыночка в школу, она всегда переспрашивала, взял ли тот с собой ключи от дома, не один, не два и не три раза, а четырнадцать. И так во всём. Эта дотошность и желание обеспечить везде сто тысяч секстиллионов процентов надёжности в годы детства, юности и молодости первоначально сильно бесила Юрьева, выводила из себя. Но со временем он начал постепенно осознавать непреходящую ценность уверенности в том, что то или это проверено не раз, не два и не три и в результате вероятность неприятных сюрпризов сведена к минимуму. Как экономист, он в конце концов с удивлением сделал для себя открытие, что перепроверять в конечном счёте дешевле

и выгодней, а огульно доверять себе дороже.

Гоманьков ответил не сразу, задав дежурный вопрос: «С кем говорю?» Он тоже проверялся. Как мама.