Правда о деле Гарри Квеберта

Она числилась в альбоме выпускников 1975 года под именем Стефани Хендорф; там нашлись две ее фотографии, прямо перед фото Нолы. Она была одной из тех, чьих следов Эрни Пинкасу найти не удалось. Выйдя замуж за выходца из Польши, она сменила фамилию, теперь ее звали Стефани Ларжиняк, и жила она в богатом доме в Кембридже, роскошном пригороде Бостона. Там мы с Гэхаловудом с ней и встретились. Ей было сорок восемь лет — столько же, сколько сейчас было бы Ноле. Красивая женщина, второй раз замужем, мать троих детей; раньше она преподавала историю искусств в Гарварде, теперь занималась собственной картинной галереей. Она выросла в Авроре, училась в одном классе с Нолой, Нэнси Хаттауэй и еще несколькими людьми, с которыми я разговаривал по ходу своего расследования. Я слушал, как она вспоминает прошлое, и мне пришло в голову, что она спаслась. Что была Нола, и ее убили в пятнадцать лет, и была Стефани, и ей было даровано право жить, открыть картинную галерею и выйти замуж, даже дважды.

На журнальном столике в гостиной она разложила несколько юношеских фотографий.

— Я с самого начала слежу за этим делом, — пояснила она. — Я помню день, когда Нола пропала, помню все — как, наверное, все девушки моего возраста, которые тогда жили в Авроре. Так что когда нашли ее тело и арестовали Гарри Квеберта, я, естественно, почувствовала, что это меня прямо касается. Ну и история… Мне очень понравилась ваша книга, мистер Гольдман. Вы так хорошо описали Нолу. Благодаря вам я как будто снова с ней встретилась. Правда, что будут снимать фильм?

— Warner Bros хочет купить права, — ответил я.

Она показала нам фотографии: день рождения, на котором среди гостей была и Нола. 1973 год.

— Мы с Нолой были подругами, — продолжала она. — Она была прелестная девочка. Ее все в Авроре любили. Наверно, потому, что людей умиляла картина ее жизни с отцом: милый вдовец-пастор и его преданная дочь, всегда улыбаются, никогда не жалуются. Помню, когда я капризничала, мать, бывало, говорила мне: «Бери пример с Нолы! У нее, бедняжки, Господь Бог прибрал мать, а она всегда вежливая, благодарная».

— Дьявол, ну как же я не понял, что ее мать давно умерла? И вы говорите, что вам понравилась книга? Вам бы спросить себя, что за дешевый писателишка ее написал!

— Да нет, почему? Как раз наоборот! Я даже подумала, что это у вас намеренно. Потому что я сама столкнулась с этим у Нолы.

— Как это — вы с этим столкнулись?

— Однажды случилась очень странная вещь. После этого я отдалилась от Нолы.

Март 1973 года

Семейство Хендорф держало кондитерскую на главной улице. Иногда после школы Стефани приводила туда Нолу и они тайком объедались конфетами в подсобке. Так было и в тот вечер: спрятавшись за мешками с мукой, они лакомились фруктами в желе, пока не заболел живот, и смеялись, прикрывая рот рукой, чтобы их не заметили. И вдруг Стефани поняла, что с Нолой что-то не так. Взгляд у нее изменился, она больше не слушала.

— Нол, что с тобой? — спросила она.

Молчание. Стефани повторила вопрос, и Нола наконец произнесла:

— Я… мне… мне надо домой.

— Уже? Почему?

— Мама хочет, чтобы я шла домой.

Стефани не поверила своим ушам:

— А? Твоя мама?

Нола в панике вскочила на ноги и повторила:

— Мне надо идти!

— Но… Нола! Твоя мама умерла!

Нола кинулась к выходу; Стефани пыталась удержать ее за руку, та развернулась и вцепилась ей в платье.

— Моя мама! — в ужасе выкрикнула она. — Ты не представляешь, что она со мной сделает! Когда я гадкая, меня наказывают!

И бегом бросилась прочь.

Озадаченная Стефани еще посидела в подсобке, а вечером дома рассказала обо всем матери. Но миссис Хендорф ей не поверила. Она нежно погладила ее по голове:

— Не знаю, что ты такое сочиняешь, моя дорогая. Ладно, хватит глупостей, иди мыть руки. Папа пришел с работы и хочет есть, мы садимся за стол.

Назавтра в школе Нола казалась вполне спокойной и сделала вид, будто ничего не случилось. Стефани не осмелилась заговорить про вчерашнее. Наконец, дней через десять, она решила поделиться своим потрясением с самим отцом Келлерганом и пришла к нему в кабинет при церкви. Он, как обычно, принял ее очень ласково, угостил сиропом и стал внимательно слушать, полагая, что она хочет поговорить с ним как со священником. Но когда она рассказала о том, что видела, он ей тоже не поверил.

— Ты, наверно, что-то недослышала, — сказал он.

— Я знаю, это выглядит бредом, преподобный отец. И все-таки это правда.

— Ну это же бессмыслица. С чего бы Ноле говорить такую ерунду? Ты разве не знаешь, что ее мать умерла? Тебе очень хочется нас всех расстроить, да?

— Нет, но…

Дэвид Келлерган хотел свернуть разговор, но Стефани настаивала. И вдруг его лицо изменилось, она никогда его таким не видела: в первый раз приветливый священник сделался мрачным, почти страшным.