Правда о деле Гарри Квеберта

— Ничего, Гарри, милый Гарри, не сердитесь. Я просто хотела сказать, что всегда буду любить вас.

Из любви к Ноле он все-таки пошел на бал, один и скрепя сердце. Приехав туда, он немедленно пожалел о своем решении: в толпе ему было не по себе. Пытаясь казаться уверенным, он засел в баре и выпил несколько мартини, глядя, как постепенно прибывают гости. Зал быстро заполнялся людьми, гул голосов становился все громче. Ему упорно казалось, что все взоры прикованы к нему, как будто все знают, что он любит девочку пятнадцати лет. Чувствуя, что не выдерживает, он пошел в туалет, сполоснул лицо, потом заперся в кабинке и уселся на унитаз, глубоко дыша, чтобы прийти в себя. Надо сохранять спокойствие. Про них с Нолой никто знать не может. Они всегда были очень осторожны и предельно сдержанны. Нет никаких причин волноваться. Главное — вести себя естественно. В конце концов ему удалось себя уговорить, и он почувствовал, как внутри все разжалось. Он открыл дверь кабинки — и в тот же миг ему в глаза бросилась надпись на зеркале, сделанная губной помадой:

Ёбарь малолетки

Его охватила паника. Кто здесь? Он позвал, огляделся вокруг, толкнулся во все кабинки: никого. В туалете было пусто. Он поспешно схватил полотенце, намочил его и стер надпись, превратив ее в длинную жирную красную полосу на зеркале. И в страхе, что его застигнут, выбежал из туалета и вернулся в зал, как будто ничего не случилось — весь разбитый, с комком в горле; на лбу его выступили капли пота, кровь стучала в висках. Кто знал о них с Нолой?

В зале как раз начинался ужин, гости рассаживались за столики. Ему казалось, что он сходит с ума. Кто-то положил руку ему на плечо; он так и подскочил. Это была Эми Пратт. С него градом лился пот.

— Гарри, с вами все в порядке? — спросила она.

— Да-да… Просто немного жарко.

— Ваше место за почетным столом. Идемте, это вон там.

Она подвела его к большому, украшенному цветами столу, где уже сидел мужчина лет сорока с выражением смертельной скуки на лице.

— Гарри Квеберт, — торжественно провозгласила Эми Пратт, — позвольте вам представить Элайджу Стерна, щедрого покровителя нашего бала. Только благодаря ему билеты так дешевы. А еще он владелец дома в Гусиной бухте, где вы живете.

Элайджа Стерн с улыбкой протянул Гарри руку. Гарри рассмеялся:

— Так вы мой хозяин, мистер Стерн?

— Зовите меня Элайджа. Приятно познакомиться.

После основного блюда мужчины вышли покурить и немного пройтись по газону кантри-клуба.

— Вам нравится дом? — спросил Стерн.

— Невероятно. Он великолепен.

Попыхивая сигаретой, Стерн начал с чувством рассказывать, что Гусиная бухта долгие годы была их семейным загородным домом: отец построил его, потому что мать страдала жестокими мигренями, и, по словам врача, ей полезен был морской воздух.

— Когда отцу показали этот участок на берегу океана, он влюбился в него с первого взгляда. Тут же его купил и начал строить дом. Он сам рисовал чертежи. Я обожал это место. Мы столько раз прекрасно проводили здесь лето… Но прошло время, отец умер, мать переехала в Калифорнию, и Гусиная бухта опустела. Я люблю этот дом, даже подновил его несколько лет назад. Но я не женат, детей у меня нет, и мне больше не представлялось случая им пользоваться; да и в любом случае он для меня слишком велик. Тогда я поручил агентству по недвижимости сдавать его. Мне невыносима была мысль, что он необитаем и заброшен. И я рад, что в нем живет такой человек, как вы.

Стерн пояснил, что ребенком первый раз сходил в Авроре на бал, пережил первую любовь и что теперь раз в год непременно приезжает сюда, на этот самый бал, в память о детстве.

Они закурили еще по сигарете и присели на минуту на каменную скамью.

— Так над чем вы сейчас работаете, Гарри?

— Пишу роман о любви… Вернее, пытаюсь. Знаете, тут все думают, что я великий писатель, но это какое-то недоразумение.

Гарри понимал, что Стерна так просто не обманешь. Тот ответил только:

— Здешние люди очень впечатлительны. Взять хотя бы этот бал: в какую тоску он превратился… Значит, роман о любви?

— Да.

— Много написали?

— Нет, только начал. Честно говоря, у меня не получается писать.

— Да, для писателя это беда. Неприятности?

— Если угодно.

— Вы влюблены?

— Почему вы спрашиваете?

— Из любопытства. Мне стало интересно, надо ли быть влюбленным, чтобы писать романы о любви. Как бы то ни было, я преклоняюсь перед писателями. Может, потому, что сам хотел бы быть писателем. Или вообще художником, в широком смысле. Я безумно люблю живопись. Но к несчастью, у меня нет никаких способностей к искусству. Как называется ваш роман?

— Пока не знаю.

— А какого рода история любви?

— История запретной любви.

— Похоже, это действительно очень интересно, — воодушевился Стерн. — Надо нам при случае встретиться еще.