Правда об Иване Грозном

Сила поганская (татарская) тогда выситься не будет; да не только поганство, ни сам Рим, ни одно другое королевство не сможет против подняться, ежели земли ваши будут заодно с нами! .. (Касательно же того, что) в вашей земле многие говорят, будто я зол:

правда, я зол и гневлив, не таю сего. Однако, пусть спросят меня, на кого я зол? Я отвечу, что, кто против меня зол, на того и я зол, а кто добр, тому не пожалею отдать и эту цепь с себя, и это платье» [447] . Так говорил Иван Грозный, прямо подчеркивая, кто в ком нуждается, кто выступает в роли просителя, а кто волен диктовать условия. Он и назвал их Ф.З. Воропаю. Главным условием согласия на свое избрание царь ставил уступку Польшей Ливонии в пользу России. Причем в качестве компенсации предлагал вернуть полякам «Полоцк с пригородами» [448] …

Выдвигая это на первый взгляд слишком простое, открытое и заведомо невыполнимое для Речи Посполитой условие, Иван словно допустил ошибку. Ошибку, способную значительно сократить число его приверженцев в Польше-Литве… Но Грозный не был бы Грозным, не поступи именно так. Всегда крайне скептически относясь к выборной монархии, к государям не «прирожденным» (т.е. ненаследственным), но избранным на престол «многомятежным человеческим хотением»

, русский самодержец XVI столетия, очевидно, не хуже нашего знал, сколько стоит сие «хотение». Ему была доподлинно известна вся помпезная ложь этих «выборов», когда, в сущности, наплевав на волю «всенародства», на желания шляхты, многие польские паны-рада, имеющие действительное право голоса в сейме , зачастую просто продавали свои голоса тому или иному кандидату. Продавали за деньги новые пожалования, звания и почести. Так же, как, в свою очередь, давая присягу хранить нерушимо все права и вольности для аристократии, стремился подороже продаться и сам претендент на корону Польскую… Следовательно, стать королем в результате такого «избрания» мог лишь тот человек, который соглашался быть всецело исполнителем только воли высшей аристократии – воли к расширению ее собственных привилегий и земель. Вряд ли большинство ясновельможных панов-рады допускало, что на такую роль подходит зело суровый русский царь, еще отец и дед которого отняли у Польши-Литвы плодороднейшие земли Чернигова и Смоленска, а сам он отвоевал Полоцк. Вряд ли и Иван считал реальным свое избрание. А потому не пожелал даже серьезно участвовать в этой грязной, переполненной личными амбициями купле-продаже. В отличие от других кандидатов на престол, любыми правдами и неправдами стремившихся склонить на свою сторону возможно большее количество польских избирателей, Грозный, как пишет историк,

«не удостоил их даже обмана и обольщений , не снарядил блестящего посольства к ним, не прислал даже простого гонца» [449] . Нет, с присущей ему проницательностью московский государь поступил более тонко. Выслушав предложения польского посланника, он, как бы усмехаясь, тут же поставил перед Речью Посполитой такое неприемлемое для нее ответное условие, узнав о котором паны радные должны были бы сами отказаться от своих слов…

Гораздо существеннее была для Ивана мысль о том, что, отправляя к нему своего посла с официальным приглашением принять участие в выборах, паны-рада втайне преследовали совсем другую цель: втянув в процесс выборов, как можно более долго удержать его от активных военных действий в период польского бескоролевья. Для него это бескоролевье и впрямь явилось чрезвычайно благоприятным, поскольку вывело из борьбы за Ливонию одного из основных противников России, по собственному выражению царя, более всех «пртивоборствовавшего» ему. Стремясь использовать этот момент, Грозный бросил все свои основные силы именно в Ливонию. Наступал третий, самый удачный период его войны за Прибалтику.

Был возобновлен договор с герцогом Магнусом, и уже 1 января 1573 г. русские войска штурмом взяли крепость Пайду, крупнейший (после Ревеля) опорный пункт шведов в Ливонии. Победа омрачилась для царя лишь тем, что в ожесточенном том сражении пал его ближайший опричник Малюта Скуратов. Как и в 1563 г. под Полоцком, Иван сам командовал войсками [450] . Он бросал на стены крепости свои лучшие отряды, причем некоторые из них состояли из наемников-ливонцев.