Правда персонального формата

– Думаешь?

– Уверена. Вот бы за ней подсмотреть. А из твоих окон видны ее?

– Превосходно видны. Идем подсматривать?

И он, как в далекой-далекой юности, согнул локоть, предлагая Вере цепляться. Она взяла его под руку, и они неспешно двинулись к его воротам.

Вот почему они так быстро дошли? У него одного этот путь занимает гораздо больше времени. Он даже дышит тяжело перед своей железной калиткой. Хотя идти всего ничего – десять метров с небольшим.

А с Верой под руку! Да они не шли – летели. И ни одышки, ни соплей. Он даже шутить пытался. А она улыбалась. Наверное, удачно шутил. Потом Вера ходила по его дому и восхищалась порядком.

– Саша, поразительно! – восклицала она возле каждого комода или тумбочки. – Ни одной пылинки. Все по местам.

Потом был чай, который ей страшно понравился. Она даже языком прищелкивала и глаза закатывала. Жаль, к чаю ему подать было нечего. Сам он разные плюшки и крендельки любил только в гостях. И дома не держал. Но если бы знал, что Вера зайдет, то непременно купил бы.

Утро было великолепным. И даже то, что Маша им наврала, выставив из дома под предлогом нездоровья, не испортило им настроения.

– Смотри, Саша, она что-то читает, сидя в кресле-качалке, – ахнула Вера, рассматривая Машин дом через его полевой бинокль. – Я сейчас ей позвоню!

– Зачем? Не надо, – вяло запротестовал он.

На него вообще в ее присутствии накатило странное приятное оцепенение, которое бывает обычно на пляже, когда не очень жарко, но и не прохладно. Когда просто лежишь, нежишься на солнце и не хочется думать вообще ни о чем. Ни о плохом, ни о хорошем. Он давно забыл, как это бывает. Сейчас вот вспомнил.

– Нет, я все же позвоню, – недолго подумав, решила Вера и потянулась к телефону. – Интересно, что она мне соврет на этот раз?

Маша наболтала полной чепухи. Они долго обсуждали это с Верой.

– Рецепты маринования огурцов! – фыркала Вера с обидой. – Так бы и сказала, что ждет кого-то.

– Ждет? Кого?

Он уставился в спину своей гостьи. Вера продолжала рассматривать соседний дом в бинокль.

– Не знаю. С кем-то разговаривает.

– По телефону? – уточнил Федоров.

– По телефону она уже поговорила. Теперь к ней кто-то пришел, – бормотала Вера, сосредоточившись на наблюдениях.

– Кто?

Он подошел и встал у нее за спиной. И тут же почувствовал легкий сладкий запах ее пудры и духов. Такой приятный запах! Он уже и забыл, как вкусно могут пахнуть женщины.

– Что?

Вера почувствовала что-то. Обернулась, заметила, что он ее обнюхивает. И рассердилась.

– Как не стыдно, Саша! – воскликнула она, щечки ее снова покраснели, но теперь от смущения и обиды. – Все. Спасибо. Я ухожу.

Вера бережно пристроила его бинокль на диванной спинке. Попросила его проводить ее до порога.

– Увидимся? – спросил Федоров, считая себя старым идиотом.

– Конечно. – По ее губам с перламутровой помадой скользнула мимолетная улыбка. – Куда мы денемся!

Она ушла.

Федоров провожал ее взглядом до тех пор, пока подол ее платья не исчез из вида. Снова вернулся к тому окну, у которого прежде стояла Вера. Взял в руки бинокль и…

И ничего не увидел. Маши не было в кресле-качалке. Не было в дверном проеме. Не было на кухне.

– Куда же ты подевалась, лгунья? – пробормотал Федоров.

И шаркающей походкой двинулся в другую комнату. Потом перешел еще в одну и еще. И лишь в самой дальней, угловой, в которой он устроил себе библиотеку, ему удалось рассмотреть Машу. Она поднималась по лестнице на второй этаж. Лестничный пролет располагался у нее как раз напротив узкого длинного окна без занавесок. Видимость была прекрасной. И он все видел.

Все!

А после того, что увидел, медленно опустился в старое кожаное кресло у окна, в котором обычно читал, и замер. Ему казалось, что он даже совершенно не моргал, пока сидел в кресле. А просидел он там – потом сверился со временем – два с половиной часа. Может, просидел бы и больше, да громкие сирены заставили его встряхнуться.

Не осознавая, что происходит, на непослушных ногах он снова подошел к окну и ахнул.

Машин дом горел! Дым вырывался из окон первого этажа. Повсюду пожарные со шлангами. Соседи бегают, кричат. Сколько же он просидел, ничего не видя и не слыша? Не два с половиной часа, точно.

Он вдруг почувствовал себя страшно старым, уставшим и беспомощным. Набрал полную ванну теплой воды и погрузил в нее свое дряблое немощное тело. Пролежал почти час, без конца добавляя воды погорячее. И о том, что видел, и о том, что впоследствии случилось, решил вообще не думать.

Это не его дело! Маша вечно затевала какие-то конфликты. Вникала не в то. Совала нос не туда. За что и поплатилась. Ей теперь не помочь. А себе навредить – сто процентов можно.

Нет. Не так, конечно, чтобы его хата совсем уж с краю. Но инициировать он ничего не станет. Да и кто ему поверит? Какой из него свидетель? Любой прокурор и адвокат усомнятся в его здравом уме. Еще, чего доброго, в психушку отправят на лечение.

Опять же риски никто не отменял. Если кто-то узнает, что он помогает полиции, то ему жить останется несколько часов. Машу отправили на тот свет. И его отправят, разрешения ни у кого не спросят.