Правда персонального формата

Когда они ехали на такси домой, Арсений без конца чесал голову. Отец неодобрительно косился, и слова о неуместности длинных волос без конца просились у него с языка. Но он воздержался от замечаний, промолчал. При посторонних не следовало.

Сын выглядел ужасно. Грязный, всклокоченный. К тому же от него дурно пахло. И это почесывание головы. Не нахватал ли он вшей на нарах?

– Пап, спасибо тебе, – проговорил Арсений, когда они подъехали к дому. – Я все исправлю, обещаю тебе.

– Что именно?

Иван Григорьевич смотрел строго, хотя сердце у него разрывалось от жалости. После бегства жены сын стал смыслом его жизни. Сын и сестра Зоя – два самых родных человека. Больше никого он так не любил, как их. Зои теперь нет. Сына обвиняют черт знает в чем. Его отпустили, да. Но это не значило, что с него сняты все подозрения и к нему перестанут цепляться. Он под подпиской о невыезде. И из этого следовало, что его могут в любой момент снова начать допрашивать с пристрастием. И за ним в любой момент могут прийти.

Второго расставания с ним Иван Григорьевич точно не переживет. Потому что во второй раз Арсения точно не отпустят.

– Я много думал в заключении. Кое-что вспомнилось. Может, это и не важно. А вдруг? – бормотал бессвязно сын, стоя напротив него в лифте. – Я помоюсь, поем, отдохну. И тогда мы с тобой совместно подумаем. Нет, сначала выпишем все, что я вспомнил, и совместно подумаем. Хорошо?

– Хорошо.

Он поправил очки на переносице, чтобы сын не заметил проступивших слез.

– А что поесть? – Арсений шумно сглотнул слюну. – Что-то же есть? Ты не мог встретить меня полуфабрикатами!

Он пытался шутить. Это было неплохим признаком. Но глаза…

Черт! Глаза были потухшими. Такими они были у мальчика, когда их бросила его мать. Он тогда словно умер. И долго еще оставался таким. И вот теперь снова та же картина: взгляд безжизненный, речь бессвязна, чувство вины душит.

– Я попросил Эльзу. Она вчера до ночи готовила, – признался он. – Кстати, делала это с охотой. И даже не язвила.

– Она для меня готовила? Офигеть! С чего это ее так… – Он не смог найти приличного слова и умолк.

– А с того, что Зоя все свое движимое и недвижимое оставила тебе, сынок. И Эльза теперь к тебе подлизывается, я так думаю.

Иван Григорьевич впился в сына взглядом, отслеживая реакцию.

Нет, совершенно точно Арсений об этом не знал. И завещания не видел. Ошеломлен, даже сломлен.

– Па! Но теперь-то они точно от меня не отстанут! – застонал он, выходя из лифта неуверенной походкой.

– Кто, ты имеешь в виду? Родственники?

– Полиция, пап! Скажут, у меня был мотив и все такое!

– Не думай об этом, Арсений.

Они вошли в квартиру. Сын прямо у порога стащил с себя всю грязную одежду и голым прошел в ванную. Полилась вода.

Иван Григорьевич собрал вещи сына в большой мусорный мешок и вынес его из квартиры. Когда вернулся, Арсений был уже в кухне и ел грибной суп прямо из кастрюли.

– А почему не из тарелки? Прокиснет же. – Иван Григорьевич уселся за стол напротив.

– Не прокиснет. Я все съем, – поднял тот на отца голодные глаза.

Несколько минут в кухне слышалось лишь звяканье ложки о стенки кастрюли и шумное дыхание Арсения.

– Господи, как же вкусно! – Он с грохотом поставил кастрюлю на стол. – Прости, пап. Я тебе ничего не оставил.

– Не страшно. Говори, что там тебе удалось вспомнить?

Арсений пальцами расчесал влажные волосы, подхватил их резинкой в хвост. Разложил на столе руки с растопыренными пальцами и заговорил:

– Во-первых, я вспомнил, что консультацию по Зоиной подделке Ляпов вел в присутствии своего сына.

– Как это тебе удалось установить?

– Он несколько раз отвлекался и называл того Владом. То просил что-то положить на место. То просил отойти от стола. Парень, видимо, что-то трогал, а Игорю Семеновичу это не нравилось.

– И что с того?

– Это первая ложь, пап, – с обидой глянул на него сын. – Следователь утверждает, что ювелир никогда не вел дел ни в чьем присутствии. Типа, он закрывался в кабинете и все такое.

– Ты и сам так говорил. И я так говорил. Так думали все.

– Да, так думали все, а на деле? Оказывается, его незаконнорожденный сынок часто присутствовал при его разговорах с клиентами.

– Насколько часто? – усомнился Иван Григорьевич. – Вроде речь идет об одном телефонном звонке.

– Не об одном, пап. – Арсений низко опустил голову. – Мне Зоя еще одну цацку отдавала однажды, чтобы я ее продал и деньги взял себе. У нее на тот момент не было наличных.

– О боже! – Иван Григорьевич побледнел так, что лицу сделалось холодно. – Ты продавал ее украшения?!

– Не часто. Раза два или три. Да, три. Ожерелье было четвертым. Но раньше это была Зоина инициатива, пап. Она избавлялась от надоевших камней. Так она говорила.

– Кто об этом знал? Кроме Зои, разумеется.

– Стас знал. Она пару раз при нем мне давала украшения.

– О боже! – Иван Григорьевич закрыл лицо руками. – Ты просто сумасшедший! И Зойка была такой же! Как она могла?!

– В этом, пап, не было ничего такого, – попытался возразить Арсений.