Правила одиночества

Они покинули парилку. В помывочной Сенин поднялся по железной лестнице и с диким воплем кинулся в водоем. Ислам, недолго думая, проделал то же самое. Холодная вода обожгла тело, сердце бешено заколотилось, он окунулся несколько раз с головой и вылез. Сенин с вениками в руках уже стоял у входа в парилку.

– Может, посидим немного? – неуверенно предложил Ислам.

– Ни в коем случае! – отозвался Сенин. – Процедуру нарушать нельзя.

Ислам повиновался. Через десять минут они вышли из парилки, раскрасневшиеся, с приставшими к телу листочками. Обмылись под душем и поплелись в раздевалку.

– Ну как? – спросил Сенин, когда они сидели в кабинке, обмотавшись простынями.

Ислам кивнул – ощущения были неслабые: в висках стучали молоточки, а тело горело, словно ошпаренное.

– То-то же! Хандра прошла?

– Пожалуй, – улыбнулся Ислам; за последние полчаса он ни о чем не думал, хотя это было бы слишком просто.

Сенин сходил к банщику и вернулся с двумя бутылками «Жигулевского».

– Водки не пьем – хотя бы пивом разговеться, а то в горле совсем пересохло.

Он сцепил бутылки пробками, дернул и открыл одну из них, вторую откупорил кулаком, приложив горлышко к краю стола.

– Пиво после коньяка. Плохо не будет?

– Да выветрился уже коньяк твой, – махнул рукой Сенин и приложился ртом к бутылке.

Это зрелище оказалось сильней опасений. Несмотря на то что худшие воспоминания из прожитой жизни были связаны как раз с тем, что он пил пиво после водки или коньяка, Ислам поднес горлышко к губам и с наслаждением ощутил холодную, пузырчатую, покалывающую нёбо влагу.

После бани зашли в магазин и поехали к подруге Сенина, она жила на «Белорусской». Сенин предложил Исламу пригласить Машу для компании. Ислам, недолго думая, достал мобильник и набрал Машин телефон.

– Привет, – сказал он, услышав ее голос, – чем занимаешься?

– Здравствуйте, – удивленно растягивая слова, выговорила Маша, – уроки делаю – в смысле, к зачету готовлюсь. А что?

– Меня тут в гости пригласили – я хотел тебя позвать. Но раз ты занята, извини, если помешал.

– Да нет, вовсе вы не помешали, я и так все знаю уже. Мне зачет автоматом поставят, я пойду с удовольствием.

– Тогда я тебя попрошу взять такси за мой счет и приехать.

Ислам продиктовал адрес.

Дверь им открыла высокая худощавая брюнетка лет тридцати пяти. Увидев Сенина, удивилась и с иронией воскликнула:

– Саша, не ошибся ли ты адресом? Сегодня же Катькин день!

– Я не один, между прочим, – укоризненно сказал Сенин, – и, вместо того чтобы ерничать, пригласила бы лучше войти.

Женщина выглянула, заметила Караева, смутилась.

– Ой, здравствуйте, входите, пожалуйста, – и посторонилась, пропуская их в крохотную прихожую. Нина занимала небольшую комнату в двухкомнатной коммунальной квартире. Вдоль одной стены стояла секционная мебель, состоявшая из гардероба, серванта и книжного шкафа. Подступ к окну преграждал небольшой диван, который трансформировался вперед, образуя двуспальное место, но сейчас он был сложен. У свободной стены томился в одиночестве журнальный столик. В центре серванта, в специальной нише, был расположен телевизор.

– У меня дефицит жизненного пространства, – сказала Нина после того, как Сенин их представил друг другу, – садитесь на диван, пожалуйста, больше некуда, а я вам сейчас закуску сооружу.

– Зато у нее избыток гостеприимства, – улыбаясь, сказал Сенин. – А как ты, Нинуля, догадалась, что нам закуска понадобится?

– Пусть это останется моей маленькой тайной, – ответила Нина и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

До чего же умна, чертовка! – восхитился Сенин, придвигая к дивану журнальный столик. Ислам вытащил из полиэтиленового пакета бутылку коньяка, коробку конфет, которые они купили по дороге, положил на столик.

– А что это за Катька? – спросил Ислам.

– Жена моя. Как-то у нас спор вышел по поводу многоженства у мусульман. Сам понимаешь, больная тема для нее. Нина говорит, что это грех, что не может быть хорошим то, что свальным грехом люди живут. А я этим вопросом интересовался когда-то, стал защищать, сказал, что мусульмане, в отличие от баптистов, отводят для каждой жены определенный день, и если мусульманин в этот день пойдет к другой жене, то скандал может разразиться нешуточный. Ну вот, с тех пор она меня такими словами и встречает.

Вернулась Нина, держа перед собой огромный поднос с тарелками. Вскоре на столе оказались маринованные грибы, соленые огурчики, квашеная капуста, слабосоленая селедка, политая подсолнечным маслом и густо усыпанная кольцами репчатого лука, сырокопченая колбаса, вареная картошка и сковорода с жареной курицей.

– А суп будете? – спросила Нина.

– Потрясающе, – сказал Ислам, – неужели и суп успели сварить?

– Ну что вы, суп у меня был, – чистосердечно призналась Нина, – он вчерашний. И курицу я в обед жарила.

– Это нисколько не умаляет ваших достоинств, – искренне заявил Ислам.

– А вот он не ценит, – пожаловалась Нина, указывая пальцем на Сенина.

– Как ты можешь, Нина! – укоризненно произнес Сенин. – Да я, если хочешь знать, не только ценю тебя, но еще люблю и уважаю. Давай, Ислам, выпьем за нее.