Правитель империи

— На войне чудеса весьма редки, — сказал штабной полковник. — Вы видели, как эти «вояки» бросились наземь, когда вы дали предупредительную очередь? А когда вы… — он старался подыскать подходящее слово, но так и не найдя его, продолжал: — … шлепнули осла-майора и нескольких его помощников, у них и вовсе душа в пятки ушла. Разве это воины? Суррогат, дерьмо азиатское.

Полковник выпил еще виски, добавил: — Свои слова о том, что вы никогда не поймете нечто такое, что дано понять только нам, военным, беру назад. Готов пойти с вами в тыл любого врага. Сожалею, что открыл это для себя в последние минуты нашего совместного пребывания там, он махнул рукой в сторону берега.

— Люди, прожившие бок о бок десятки лет, зачастую ничего не знают толком друг о друге, — примирительно заметил Дайлинг. — Мы же провели вместе четыре, всего четыре месяца…

— Каждый из которых равен тысяче лет, — прервал его полковник. И устало закончил: — не может, не должно, не смеет случиться, чтобы эта война была поворотным пунктом в истории цивилизации. Ведь били же морду и другим? Русским, например.

— Что-то не припомню такого за последние десятилетия, безрадостно усмехнулся Дайлинг…

Теперь он плыл по морю, плыл на каком-то куске дерева.

Большие холодные волны вздымались ввысь, обрушивались в бездну. Неба не было вовсе, сплошная черная мгла и яростно клокочущая вода. Роберт чувствовал, как в его мозг впиваются миллионы иголок. Не в голову, не в кожу на ней, а именно в мозг.

«Так, наверное, пытали в средние века, — подумал он. — Инквизиторы, где-нибудь в Испании». И тут же он услышал голос сопровождавшего его штабного полковника: «При чем здесь Испания, средневековье? Зря что ли возил я вас четыре месяца по всему Индокитаю?». «Ах, да, Вьетнам… Теперь будет вечно бельмом на нашем глазу. А как же быть с французами, как быть с их пословицей „На войне как на войне“? Впрочем, они ведь тоже проиграли во Вьетнаме».

Когда особо злая волна вздыбилась выше других, Роберт, бывший на самом ее гребне, вдруг увидел звезду. Крохотная, как светящаяся точка в черной бездне вселенной, она вдруг стала расти, шириться во все стороны, надвигаясь прямо на Дайлинга. «Она же раздавит и меня, и эту волну, и всю нашу землю», — успел подумать он и погрузился в небытие.

Прошло какое-то время, и он словно ощутил себя в ином измерении. Не было ничего знакомого, привычного. Дышать было гораздо легче, чем всегда. непонятно откуда исходивший свет пульсировал бледно-сиреневыми волнами, которые несли с собой тончайший аромат, болезненно-сладкий и горький одновременно.

Дайлинг не ощущал ни тепла, ни холода. Он был совершенно нагим. И хотя вокруг него находились не только мужчины, но и женщины, он не чувствовал ни стыда, ни малейшей неловкости.

Он шел куда-то, едва касаясь земли босыми ногами, понимая, что он, видимо, не идет, а скорее скользит над землей по воздуху. «Ни одного указателя, — недоуменно подумал он, — ни вообще чего бы то ни было хоть мало-мальски знакомого. Сплошь бледно-сиреневые волны. И вместе с тем я знаю, что движение мое логично и цель определена».

Постепенно сиреневый свет истоньшался, рассеивался, пока, наконец, Роберт не увидел, что и он сам и окружавшие его люди летят низко над каким-то городом. «Париж, — отметил Дайлинг, пролетая мимо Эйфелевой башни. — Старый свет». Повсюду он видел вывернутые из земли кресты и надгробья и пустые могилы. Вся земля, — все поля, улицы городов, все дороги и тропинки — все было запружено несчетными толпами людей. Вновь появились бледно-сиреневые волны. И вновь рассеялись. Дайлинг увидел, что он стоит перед своим скромным семейным домом в Ричмонде. Вокруг Роберта, вблизи его и поодаль стояли его мать и отец, сестра, дядья и деды, прабабки и дальние родственники, о которых он лишь мельком слышал или знал по семейным преданиям. «Все, кто здесь когда-то родился», — пронеслось в сознании Дайлинга. Все молчали, думая о своем. «Кто и зачем собрал нас всех здесь? подумал Дайлинг. — Вон и у соседних домов полно людей. И по всей улице. И по всему городу.

По всей земле». Поплыли бледно-сиреневые волны, и спокойный голос, который поразил Роберта своей мягкостью и вместе с тем строгостью, пронзил, казалось бы, самую его душу: — Я пришел судить вас по делам и поступкам вашим, праведным и неправедным.

Роберт не видел говорившего. Он был уверен, что его не видел никто. Но по тому, что все вокруг него упали на колени, он понял, что голос этот достиг души каждого.

— Встаньте, кто не нарушил девяти заповедей… семи… пяти… трех… хотя бы одной… Люди поднимались с колен и куда-то уходили. Пустели улицы, города, страны. Наконец Дайлинг понял, что он остался один. Один на всей земле. Он вскочил было на ноги. Но невидимая сила вновь заставила его опуститься на колени.

— Боже, неужели я самый страшный грешник? — зарыдал Дайлинг. Но слезы не облегчили его душу. — Но почему? Скажи почему?