Правитель империи

Для меня моя жизнь дороже всего на свете, и если меня не будет, то не будет и ничего.

Тут Оля подошла к немцу, в упор бросила: — Врешь, гансик! Есть такое, что превыше любой человеческой жизни. Родина превыше всего. Меня не станет, а она будет всегда. Э-э, да где тебе это понять.

Немец недоуменно моргал рыжими ресницами, спрашивал переводчика, о чем говорит эта „милая русская девушка“.

— Не понимаешь, и не поймешь никогда, — продолжала Оля.

— Потому мы и погоним вас скоро прочь с нашей земли. И добьем, добьем в самом Берлине! Так и переведи ему, Сема.

Как мать, завещаю я тебе, мой любимый сын: на всю жизнь первой и святой заповедью пусть будут для тебя слова моей лучшей фронтовой подруги, в которых она выразила мысли всех нас — „Родина превыше всего“.

Оля — на редкость цельный человек. Я люблю в ней многие качества. Главное — завидное упорство в достижении цели. Она уже несколько раз выходила на ночную охоту со снайперской винтовкой. На ее счету тридцать два сраженных фрица. Я не удержалась, последовала ее примеру. Правда, мои успехи куда скромнее. Но могу сказать: за твоего отца рассчиталась я с лихвой. Буду бить их и впредь, как бешеных псов, за слезы и горе людей наших…

В короткие передышки между боями повадился навещать Олю один лейтенант. Придет с трофейным шнапсом и шоколадом, начинает комплименты говорить, предлагать руку и сердце. Оля сначала отшучивалась, потом всерьез рассердилась. А в последний раз, когда он попытался дать волю рукам, достал пистолет и спокойненько так сказала: „Еще хоть раз дотронешься пристрелю“. Лейтенанта как ветром сдуло. И шнапс и шоколад забыл.

Когда он ушел, Оля сказала: „Замараться пара пустяков. Как я на другого мужика посмотреть могу? Я в своем Степане души не чаю. Воюет где-то. Сердцем чую, что встретимся. Вовсе не потому, то в глаза больно взглянуть будет. Любая грязь моему нутру противна“.

Завещаю тебе, мальчик мой ненаглядный, вторую святую заповедь — будь чист перед людьми и перед собой и в мыслях и в делах своих. И помни, что самая горькая правда лучше самой сладко кривды.»

Письмо пятое 23 ноября 1942 года. Сталинград: