– Из-за того, что я умоляла тебя помочь мне, помочь нашим странам.
– Как страдания принца должны помочь Равке и Фьерде?
– Ты должна мне довериться, – попросила Нина. – А Расмусу пойдет на пользу немного пострадать, после того, что он сделал с Йораном в охотничьем шатре.
– Ему не нравится чувствовать себя слабым, – вступилась Ханна.
– Никому не нравится. Но нельзя быть добрым лишь тогда, когда чувствуешь себя хорошо.
В дверь постучали.
– Ханна. – Голос Ильвы был тихим, но встревоженным. – Миле пора идти. Прямо сейчас.
Они завернули Нину в халат Ханны и накинули на волосы и плечи шаль, чтобы Ильва с Брумом не увидели результат портновского искусства дочери.
Тяжело опираясь на Ханну, Нина позволила вывести себя в коридор и усадить в паланкин, который держали слуги королевы.
– Она тяжелая, – посетовал один из них.
– От нее больше проблем, чем пользы, – пробурчал Брум.
– Папа! – воскликнула Ханна.
– Довольно, Ярл, – возмутилась Ильва. – Она плохо себя чувствует.
Нина откинулась назад и смотрела на потолок все время, пока ее несли по коридорам Белого острова. Потом прикрыла глаза и потянулась к духам на кладбище, к Линор Рудхольм, бывшей фрейлине королевы. «
Ответ был ясным и жестоким: «
Этого Нина обещать не могла. Выбирая между жестокостью Брума и мелким пакостничеством принца Расмуса, она склонялась к принцу. Фьерда вместе с самой судьбой сговорились, чтобы заставить ее выбирать между двумя никудышными вариантами.
Паланкин принесли в тот же тронный зал, где Нина встречалась с королевой прежде.
– Тебе нужно посетить моего доктора? – требовательно спросила королева, восседающая на своем алебастровом троне.
Нина села прямо, позволив шали соскользнуть, а свету из окон осветить ее свежесотворенное лицо.
– Мне не нужен доктор. Чем он смог помочь вашему сыну?
Королева резко втянула воздух.
– Поставьте ее, – велела она. – И уходите.
Мгновение спустя слуги удалились, оставив их наедине – королеву, сидящую на троне, и Нину, стоящую перед ней.
– Так ты не была больна? – спросила королева.
– Я впала в транс, – легко солгала Нина. – Где ваш сын, королева Агата?
– Он не встает с постели. И… и постоянно кашляет кровью. Что с ним происходит? Я молилась каждый день, дважды в день, я…
– Ваша жажда войны разгневала Джеля.
Королева Агата нахмурилась.
– Нападение на Ос Альту?
– Именно гриш спасла вашего сына и подарила ему благословение Джеля.
– Но это нападение стало большой военной победой Фьерды!
Конечно, стало. Нина все еще видела перед собой торжествующее лицо Брума в тот вечер, крики ликующей толпы. Но сказать королеве прямо о том, что ей нужно, она не могла. Агата должна была прийти к этому сама.
Нина подняла голову, зная, что свет обрисует контуры ее лица.
– Знаете ли вы, что находится между Большим и Малым дворцами в столице Равки?
Агата потянулась к пуговицам на серебряном платье, словно то внезапно стало слишком тесным в груди.
– Королевская часовня.
– На месте Первого алтаря. Где возносились первые молитвы первым святым.
– Это фальшивая религия.
Но ее слова прозвучали тихо и неуверенно.
– Именно туда Фьерда направила удар.
– Это был приказ Ярла Брума, а не моего сына.
– Разве не вы правите этой страной? Разве все это делается не именем Гримьеров?
Агата облизала губы.
– По… по Джерхольму ходят слухи, что гриши – дети Джеля.
– Джель – заботливый отец. Он защищает своих детей. Как и любой другой любящий родитель.
Королева сжала виски пальцами, словно от одной мысли о гришах, осененных божественным благословением, могла расколоться голова.
– Это ересь.
Нина широко и беспомощно развела руками.
– Я не могу объяснить всего.
– Ты – лгунья и еретичка. Ты противоестественна, со всеми твоими трансами и предсказаниями. Ты…
Нина откинула голову и закатила глаза, блеснув белками.
– Кровь все текла и текла. Ты знала, что потеряешь и этого ребенка, как всех предыдущих. И отправила свою милую Линор в подземелья, чтобы она привела тебе целительницу – гриша. Ее звали Полина. Ты пообещала ей свободу. Но на самом деле не собиралась отпускать ее. Она проводила с тобой часы, сидела рядом ночами. Она была рядом день за днем, исцеляя тебя и твоего малыша прямо в утробе. Она рассказывала истории, когда тебе было тревожно. А когда ты плакала, пела колыбельную.
– Нет. – Вырвавшееся слово походило на стон.
Нина пела ужасно, но она приложила все усилия, чтобы следовать мотиву, напеваемому ей мертвой фрейлиной.
–
Это была старинная равкианская народная песня.
– Ты… ты знаешь равкианский?