Тайный мост. Матиас и Каз воспользовались им во время ограбления Ледового Двора, но любой, кто пытался пересечь ров по нему, был как на ладони. Нина посмотрела на здания Белого острова, на мерцающий циферблат Эльдерклока.
– Тогда мне придется выйти, а затем уже войти заново. В день королевской охоты.
Таким образом, у Нины оставалось два дня, чтобы подготовиться. В ее мозгу уже начал формироваться план. Ей придется связаться с Рингсой и попросить флакон духов у садовника.
Ханна застонала.
– Я надеялась, что мы придумаем уважительную причину для отсутствия.
– А я думала, ты ухватишься за шанс снова прокатиться верхом.
– В дамском седле? Преследуя несчастного оленя, которого никто не станет потом есть, зато его рога прибьет над камином какой-нибудь толстяк.
– Мы можем уговорить принца раздать это мясо бедным. И считай дамское седло… вызовом.
Ханна кинула на нее испепеляющий взгляд. Вечеринки, балы и прочие светские развлечения Сердцевины вымотали ее, а вот Нину, наоборот, заставили ожить. Ей нравилось наряжаться вместе с Ханной, нравилась людская круговерть, и у нее наконец-то появилась возможность собрать нужные ей сведения.
Благосклонность принца служила пропуском на лучшие приемы, а еще она почти весь вчерашний вечер подслушивала разговоры Брума с Редвином, пока те ужинали копченым угрем с маринованным луком и обсуждали планы создания какого-то нового оружия. Личина Милы Яндерсдат делала ее практически невидимкой – молодая женщина без связей, не особо сообразительная или осведомленная, с радостью прислуживающая своей госпоже, – для всех, кроме королевы. Королева Агата следила за Ниной на каждом приеме. Она и прежде была благочестива, посещала часовню Священного источника каждое утро и вечер, чтобы помолиться Джелю о здоровье сына. Но с тех пор, как Расмус пошел на поправку, она стала еще более религиозной. Неплохой первый шаг.
– Нам не придется ехать
– Он этого не сделает! Женщинам туда нельзя.
– Даже в псарни?
Ханна замялась.
– Я знаю, что он водил маму посмотреть на волков.
– И ты бывала внутри.
– Я же говорила, это было много лет назад.
– Тебе нравилось ходить с ним, правда?
Маленькая девочка-гриш, даже не понимающая, кто она на самом деле, сопровождала своего отца – охотника на ведьм на работу.
– Мне нравилось проводить с ним время везде. С ним… с ним было весело.
– С Ярлом Брумом?
– Когда я была очень маленькой. А потом… он не то чтобы изменился. У него всегда был суровый нрав, но… Ты когда-нибудь видела окаменевший лес? Деревья все еще выглядят как деревья, но уже не гнутся на ветру. Не шелестят листвой. Он стал могущественным коммандером Брумом, несгибаемым, беспощадным охотником на ведьм, Серпом Фьерды. Чем больше похвал на него лилось, тем меньше он напоминал моего отца.
– Можешь нарисовать мне план зданий в секторе дрюскелей?
Ханна тяжело вздохнула.
– Это, наверное, самая худшая идея из всех, что приходили тебе в голову.
– Может и так, но план-то ты мне нарисуешь?
– Нарисую, но тебе все равно придется проходить через ворота.
– Не беспокойся, Ханна Брум. У меня дар обходить фьерданскую защиту.
14. Зоя
– Где она?
На дирижабле они добрались до поля в нескольких милях от санатория, и всю дорогу солнечные солдаты изгибали свет вокруг судна, чтобы замаскировать их полет. Этот трюк придумал Давид, а впервые использовала Алина, скрываясь от войск Дарклинга во время гражданской войны. Зоя помнила тот кошмарный полет из Прялки – когда они час за часом призывали ветер, чтобы оторваться от преследователей. В тот самый день Адрик лишился руки из-за теневых солдат Дарклинга.
Сейчас она смотрела на Дарклинга, сидящего напротив нее в экипаже. Он был закован в кандалы по рукам и ногам, и снаружи карету сопровождали четверо солнечных солдат. Остальной взвод отправился вперед, чтобы подготовить санаторий и обеспечить безопасность.
На корабле Дарклинг летел с завязанными глазами, а теперь окна экипажа были прикрыты занавесями, мешавшими разглядеть пейзаж, но пропускавшими дневной свет. Чем меньше он знал о том, куда они едут, тем лучше. Несмотря на сковывающие его цепи, необходимость делить с ним экипаж, где по углам собирались тени, вызывала беспокойство.
– Где она? – повторил он, и его серые, словно кварц, глаза блеснули в сумраке. – Сейчас-то ты уже можешь мне сказать.