Право на месть

Это была первая новость. Почему Паук решил прорываться по тракту на Пензу, а не уходить по железной дороге в сторону Ртищева, Добрынин понял лишь тогда, когда услышал вторую. Танковая группа успешно отстрелялась, благополучно ушла из-под ответного огня, укрывшись за рельефом местности, сделала бросок ближе к городу и, снова выйдя на позиции, отработала по бронепоезду второй раз. В результате половина вагонов-теплушек была разбита в хлам – а вместе с ними, естественно, погибла и часть личного состава. Сколько – точно не известно, но как минимум полсотни бойцов отправилась в места вечной охоты. Кроме того было разбито два вагона с тяжелым артиллерийским вооружением и опрокинута под откос платформа с танком. И самое главное – падая, эта платформа повредила и кусок железнодорожного полотна, так что теперь проход по железной дороге с ходу, без остановки и ремонта, был невозможен. Сам бронепоезд все же дошел до вокзала и разгрузился, усилив группировку. Насколько усилив – этого полковник не знал.

Таким образом, для того крупного соединения, что имелось у Паука, теперь существовала только одна дорога для выхода из города – тракт на Пензу. Лезть где-то еще – означало замедлиться до скорости черепахи, перебирающейся через бревно, рассыпаться, растерять людей и технику, превратиться из единого мощного кулака в ладонь с растопыренными пальцами. А остаткам Братства теперь как никогда требовалось сохранить это единство… Потому иные варианты вряд ли стоило рассматривать. Только тракт. Только по нему можно было попытаться уйти на максимальной скорости, оставляя засады и заслоны, отрываясь от висящего на хвосте противника. Оторваться – и уйти на Саратов, по привычному маршруту, затеряться на просторах страны…

Это известие Данил получил уже тогда, когда они всей группой катили на дрезине. Перегрузиться в свой кунг – и в город. Полковник ждал их в бой. В мясорубку.

Из позиционного района, где теперь оставался только минимум охраны, до города ехали в своем «Урале». Пока тряслись в кунге – молчали. Добрынин все прикидывал, правильно ли он поступает, доверяясь записи в диктофоне – и все больше и больше понимал, что иного выхода у них нет. Все, что было сказано – подтвердилось, в том числе и там, у «Периметра». А значит – прочь сомнения, и вперед, до конца.

Снова связался с полковником, чтоб прояснить обстановку. Паук, убедившись, что из города по тракту ему вырваться не светит, отодвинулся назад. На месте осталась одна машина, над которой развевался белый флаг – Братство хотело переговоров.

– Пойдешь? – запросил по связи Фунтиков. – Тебя это непосредственно касается… Стоят на углу войсковой части, на Балашовской. Ждут.

– Конечно пойду, – ответил Добрынин. Выглянул в окошко – тягач двигался уже по городу, по центру, проходил мимо кинотеатра, где они с Сашкой когда-то прятались от птички Рокх. – Минут через десять буду. Подходим со стороны центра.

– Давай. Сверните на Пушкина. Тебя бойцы из Второй оперативного блокирования встретят. Как раз в них упрешься.

Вторая бригада оперативного блокирования занимала позиции по улице Первомайской, что протянулась параллельно Балашовской несколькими кварталами ниже. Они держали участок от Красной и до железной дороги, усилив таким образом заслоны, участвовавшие в точечных боестолкновениях еще накануне вечером. Сосед справа – Первая и Вторая оперативно-тактические группы, которые в свою очередь занимали позиции по улице Красной вверх, до кладбища, где имели соседом Первую группу оперативного блокирования. Таким образом получалось что-то вроде коробочки, внутри которой был заперт вокзал и Убежище. Окружение, эшелонированная оборона с трех сторон, где в первом эшелоне стояли легкие и подвижные заслоны из разведки и вольных стрелков, а во втором – тяжелая пехота и техника. С четвертой стороны не было никого – только безумец мог попытаться прорваться через развалины завода, где за эти двадцать лет без вести пропал не один и не два человека – но в районе разрушенного моста стоял в полной боевой готовности бронепоезд. Теперь Пауку действительно было некуда деваться.

Переговоры – так переговоры. Почему бы не поговорить? Торопиться некуда, да уже и незачем. Братство, в один момент превратившись из мощнейшей группировки в огрызок, пыталось теперь любыми средствами вывернуться из западни. Собственно, тут даже говорить было не о чем – но Добрынин хотел, чтобы Верховный осознал наконец, кто стал виной тому, что Братство разом потеряло все. До сих пор он мог только догадываться, но не знать. Теперь же он будет знать наверняка.

На переговоры он решил идти один. Это именно его дело, его счеты. Именно он сейчас был полноправным представителем Убежища. Тем, кто выдержал все испытания и вернулся, чтоб отомстить. А значит ему и разговоры вести.