Право последней ночи

— Получилось, да? — дрожащим голосом спросила она. — Получилось?

— Наверное. Надо заслонку опустить. Погоди… сейчас я…

Ольга неохотно убрала руки от огня и заплакала, а потом закашляла, согнувшись пополам. Алексей прикрыл заслонку, перевел дух и сделал шаг назад, только сейчас сообразив, что все это время сдерживал дыхание. Через несколько минут в печи заревело пламя. Ольга все тянула дрожащие руки к теплу, стараясь согреться, и видеть ее трясущиеся пальцы, синие даже в неверном свете керосинки, было невыносимо. Прихватив оставшиеся дрова, Алексей торопливо ушел в горницу, чтобы растопить печь и там.

Часа через два-три, ближе к полуночи, в насквозь промерзшем доме наконец потеплело настолько, что они перестали жаться друг к другу на узкой скамейке перед печью и даже слегка подразделись. А скинув верхнюю одежду, поняли, насколько въелся в кожу холод. Алексей первым снял свою дубленку, отметив, что извозил рукава и карманы сажей. Ольга, которая все никак не могла отойти от мороза, сухо кашляла и зябко обхватывала плечи руками, сбросила пальто позже и повесила его поближе к теплу, просушить. Круглая, обитая жестью печь в горнице слегка дымила, но это лишь потому, что Алексей позабыл открыть вьюшку. А русская печь на кухне, сытно накормленная поленьями, вдруг раскочегарилась, как паровоз. От этого непривычного жара обоих стало клонить в сон. Алексей даже начал бросать сиротские взгляды в сторону кровати, но уж больно отвратительным был вид старого матраца. Диван смотрелся еще хуже, да и не прогрелся как следует. Кроме того, прямо на обивке красовалось внушительное пятно непонятного происхождения, начисто отбивавшее желание ложиться туда. Да и от окна там немилосердно дуло в щели, залепленные облупившимся пластилином.

— Я во двор схожу, — нехотя сказал Алексей, с трудом отрывая зад от нагретой скамейки. — Дрова скоро кончатся.

— Угу, — сонно ответила Ольга.

— Ты не угукай, а сгоноши что-нибудь пожрать. Не может быть, чтобы тут не нашлось никаких запасов. Вон крупа какая-то в банках.

Ольга тоже поднялась, со стоном вцепившись в поясницу, как старуха, взяла с плиты кастрюлю и сунула Алексею.

— Чего?

— Снега набери, растопим. Господи, кто бы поверил, что я вот так, словно первобытная женщина, стану топить снег и готовить жратву в русской печи?

Она нервно рассмеялась. Посмотрев на нее с легким сомнением — а в уме ли вы, матушка? — Алексей снова нацепил дубленку, прихватил лампу и отправился во двор.

Дрова отыскались сразу, не пришлось даже далеко идти. Они, поколотые на чурбачки, были аккуратно сложены штабелями у самого крыльца. Выйдя во двор, Алексей отошел подальше от крыльца, где снег точно чистый. Набив им кастрюлю и тщательно утрамбовав, Алексей сперва отнес ее к крыльцу, а затем вернулся за расколотыми поленьями. Из щелей разломанного шифера сыпалась белая труха, а в заметенном дворе завывала вьюга. Подумав, Алексей бросил дрова и вышел наружу, к воротам, поглядеть: вдруг уже помощь подоспела, а они там ничего не знают. Однако вокруг не было ни души. Ольги на кухне не оказалось. Не успевший испугаться Алексей обнаружил в полу открытый лаз, в котором шевелилось что-то живое.

— Эй! — позвал он. — Ты там?

Подпол оказался довольно глубоким, с деревянной приставной лестницей, конец которой терялся в темноте.

— Где мне еще быть? — ворчливо ответила Ольга. — Посвети, тут темнотища, как у негра сам знаешь где…

— Приятно поговорить с человеком, который везде побывал, — съязвил Алексей, но Ольга или не услышала, или сделала вид. Сейчас, когда опасность замерзнуть миновала, к нему вновь вернулась прежняя уверенность. Опустив керосинку вниз на вытянутой руке, он смотрел, как Ольга копается в содержимом деревянных полок. Из подпола несло плесенью, сырым деревом и сладкой гнилью, которая появляется от пропавшей картошки.

— Есть что-нибудь?

— Тут огурцы и, кажется, грибы, а еще какие-то банки, вроде тушенка. О, погоди…

Ольга чем-то загремела, а потом до Алексея долетел ее удовлетворенный выдох, так хорошо знакомый по старым временам.

— Я мёд нашла. Он, правда, засахарился уже, но это не страшно.

— Мёд не засахаривается, — поучительно сказал Алексей.

— А что он делает?

— Кристаллизуется. Но в нашем случае это один хрен. Давай я спущусь, наверное. Ты же все не дотащишь…

— Я и не собираюсь все тащить. Может, это есть невозможно… Погоди, я буду тебе подавать. Только не урони мне банку на голову… О господи, какой раритет!

— Что там?

— Спирт, Леш. Спирт «Роял» и водка с подмигивающим Распутиным. Помнишь, мы такой спирт пили… дай бог памяти, в девяносто шестом. Помнишь, а? На автобусной остановке, из кукольных чашечек?

Голос ее звучал… нормально. И вела она себя нормально, опять же, как три года назад, до того, как все покатилось кувырком и рухнуло. Принимая от Ольги жестяной бидончик с медом, Алексей коснулся ее руки, на этот раз нарочно, и даже провел большим пальцем по запястью с привычной мимолетной нежностью.

На мгновение бывшая жена замерла, а потом сунула ему бидончик и спустилась вниз за остальными банками.