Право выбора

— Верно. Гм. С вами, оказывается, не так легко состязаться. А вот это ни за что не угадаете! Да и невозможно отгадать. И все же слушайте:

И голос мой был тих. Слагает вдохновенноСвой самый нежный гимн душа в вечерний час.Вдыхая чистоту той ночи незабвенной,Я для тебя у звезд просил весны нетленной,Я у твоих очей просил любви для нас…

Было над чем призадуматься. Я долго шагал молча. Меня испытывали, хотели от меня невозможного. Можно было бы уступить. Но я продолжал ворошить память, и наконец ответ пришел.

— Переводные стихи. Вы начинаете лукавить. И все же я назову поэта:

Америка — страна с душой обледенелой.Нажива — цель ее во всех мирских делах,Звезда ж Италии, что ныне побледнела,Огнем поэзии пылала в небесах!

Материки звездой холодной озарятся,И Филадельфия, где властвует купец,Изгонит римских муз, кем был любим ГорацийИ Микеланджело — ваятель и певец…

Катя не отозвалась. А когда мы были уже почти у калитки ее дома, она призналась:

— Не знаю таких стихов, а потому не могу проверить, угадали вы или нет.

— Значит, сдаетесь?

— Если угадали, то выиграли вы. Но это невозможно…

— И в первом и во втором случае стихи Гюго!

Она медленно высвободила руку:

— Вы опасный человек. Я теперь даже не знаю, чего можно от вас ожидать. Во всяком случае, вы притворщик — вот что! Да, вы угадали — Гюго! Но победила все-таки я. Я наконец-то раскусила вас. А вообще-то не воображайте, что вы такой эрудит. Вот вам стихи. Думайте, гадайте себе на мученье:

Покой не нарушат ни конный, ни пеший.

Лишь звезды дрожат в вышине над колодцем,Как чистые капли грозы отшумевшейДрожат на стекле озаренные солнцем…Той шумной от ливней, далекой весною,Когда еще был пареньком я несмелымИ девочка в ситцевом платьице беломСтояла безмолвная, рядом со мною, —Гроза прошумела, и крупные брызгиДрожали на стеклах, от сада зеленых,На темных, как будто бы вдруг удивленных,Глазах ее, так неожиданно близких…Никто ей не скажет, никто не напишет,

Что этого взгляда ищу я повсюду.И чувствовать это, и видеть, и слышатьУже никогда, никогда я не буду…

Стихи мне были совершенно неизвестны, и я после долгого раздумья сдался.

— Кто же из нас выиграл? — спросил я.

— Оба выиграли и оба проиграли.

— В таком случае я хочу знать ваше желание.

Она рассмеялась:

— О, вам придется потрудиться…

— Да. Я готов.

— Сдайте экзамен на машиниста экскаватора.

— И это все?

— Не думайте, что это так просто: я вхожу в экзаменационную комиссию, а экскаватор знаю не хуже, чем стихи. Выходит, сегодня я старалась не зря: вы сами знаете, как нам нужны машинисты.

— Вы беспощадная женщина, железная. Но вы еще не знаете моего желания.

— А может быть, я не горю желанием узнать его!

— Это нечестно, и я протестую!

Она провела ладонью по моей щеке, прошептала с волнующим смешком:

— Не сердись, глупый… Иди! Тебе пора…

И я ушел счастливый, как никогда, полный неизъяснимой радости. Словно в сердце открылись на ржавых застоявшихся петлях большие ворота.

15

Пожелание Кати, хоть и высказанное в шутливой форме, заставило меня призадуматься: почему бы, в самом деле, не сдать экзамен на машиниста? Кое-какая практика у меня уже была, да и устройство экскаватора я успел изучить. Посоветовался с Бакаевым, он одобрил:

— Жалко отпускать, но не век же тебе ходить в помощниках.

В экзаменационную комиссию входили Катя и Дементьев. И хоть я не рвался на новую должность — было неплохо и в бригаде, — все же решил подготовиться основательно. Это будет экзамен не только на машиниста. Я должен показать глубокие знания, блеснуть умом, получить высшую оценку, так сказать, получить право безоговорочно. Я завоевывал место под солнцем, а потому сразу же засел за учебники.

Наш поход на Кондуй-озеро не остался незамеченным.

— А ты ловкий мужичок! — сказал как-то Бакаев и одобрительно гмыкнул. — И чего только в тебе, черте рыжем, девки находят!