Право выбора

Уговаривать? Или, быть может, жениться в целях «предотвращения текучести кадров», как бы сказал Храпченко? Или посоветовать профсоюзной организации выяснить причины ухода?

Ставлю резолюцию:

«Не возражаю».

Вот и нет Зульфии. Казалось бы, не любил, не страдал, а целый день хожу как в тумане, и все валится из рук. Эх, доктор, доктор… Мерзлая льдышка…

Дома ждет сюрприз: Анна Тимофеевна сидит на чемодане.

— Ухожу я от тебя, Алексей Антонович.

— Куда?

— Знамо куда: к Маринке.

— Это что же, они тебя переманили?

Она поднимается, упирает руки в бедра. Укоризненно покачивает головой:

— Меня не надо переманивать. Дите у нее! И второе, дай бог, скоро будет. Присмотр нужен. Детсад — хорошо, да ребенку еще и домашний присмотр нужен. Семья у них… А ты один обойдешься.

Только сейчас замечаю, как она стара. Выцветшие глазки, жилы на руках словно туго натянутые струны.

И то правда: невелика радость вести холостяцкое хозяйство. Надеялась на мою женитьбу, на внуков. Всего этого нет. Да и будет ли?.. Целыми днями одна и одна. Прихожу, закрываюсь в кабинете, пишу до утра.

— Ну что ж, «железный канцлер», не удерживаю. Решила, знать, быть тому.

Но, видно, у нее все-таки кошки скребут на сердце. Безвольно опускает руки. Думала, буду шуметь, удерживать.

— Заскучаешь, возвращайся.

— Там видно, будет, — говорит она недовольно.

— Не забывай, наведывайся. Ведь, худо-бедно, сколько лет скоротали вместе!

Наверное, тоска все-таки прорывается в моем голосе. Анна Тимофеевна начинает всхлипывать, закрывает лицо передником.

Усаживаю на диван, обнимаю.

— Ладно. Не печалься. Я ведь все понимаю. Когда-то нянчила Марину. Все правильно.

— Ты, Алексей Антонович, не утешай. Извини, если что не так. Необразованная.

— Ну вот… Была бы профессором, уж я с тобой не так бы поговорил!

Она улыбается сквозь слезы.

Потом захлопывает дверь.

Остаюсь в полном одиночестве. Вот и последний преданный мне человек ушел. Тоскливо, неуютно на сердце. Даже не подозревал, сколько для меня значит Анна Тимофеевна. Потянулась к семейному огоньку… Стоило Марине сказать слово…

Хожу по комнатам, курю, курю. Хожу до утра. Как тихо вокруг… Словно вместе с Анной Тимофеевной отсюда ушла жизнь.

Буду прозябать один…

15

Мечусь между институтом и «территорией». Говорят, Цезарь умел делать несколько дел сразу. Но когда поступаешь таким образом, ничего путного не выходит. Есть заместитель — профессор Рубцов. Тот самый, который любит говорить: «коснемся ниже». «Программы исследовательских работ коснемся ниже, а сейчас поговорим на отвлеченные темы». Из породы «чудаков». Они теперь пользуются авторитетом. Мол, чудаки выдумали прогресс. Потому-то каждый и старается прикинуться «чудаком», этаким рассеянным головастиком не от мира сего. Ах, по рассеянности забыл… Но еще ни один из них не забыл день получки. Как-то присутствовал я на контрольных испытаниях стержней для нашей установки. Завод огромный. Вакуумные камеры, счетно-решающие устройства. Чистота — пол можно протирать носовым платком. Главный инженер сказал:

— Чудаков, людей со странностями не держим. Могут нанести непоправимый вред. Не будет предельной аккуратности, погубишь и себя и персонал.

Рубцов «чудак» из настоящих. Специалист по выгоранию. День получки никогда не знает, не знает, какая у него заработная плата. Не помнит год своего рождения, опаздывает даже на собственные именины, забывает имена детей, а их пятеро. Однажды, три месяца спустя после ухода Цапкина, оглушил вопросом:

— А скажите, коллега, Герасим Кузьмич случайно не заболел? Что-то долго его не видно.

— Он уехал в Никарагуа на постоянную работу.

Больше о Цапкине Рубцов не справлялся.

Хоть и неприятно, приходится просить Бочарова «присматривать» за профессором. Может дать такие руководящие указания, от которых волосы встанут дыбом. Однажды, когда ему доложили о выполнении программы исследований, невозмутимо посоветовал:

— Теперь можете все уезжать в отпуск.

Руководитель сектора засомневался, пришел ко мне. Я, разумеется, отменил нелепое разрешение.

Бочарова Рубцов слушается охотно, хотя мог бы поставить его на место. Постепенно он уверовал, что Бочаров и есть настоящий начальник. Если нужно выйти по делам, отпрашивается. Роль няньки Бочарову не нравится, но молчит. Рубцов — крупный ученый, светлая голова в специальных вопросах.

Оставив этого сумасшедшего на попечение Бочарова, спокойно отправляюсь на «территорию».

Идет установка большой плиты верхнего защитного перекрытия. Кран медленно тащит плиту. Подымахов стоит с растрепанными усами, подает машинисту условные знаки. Высокий, прямой, Подымахов напоминает дирижера. Да он и есть дирижер. Я так и не спросил его ни разу, прочитал ли он мою работу, а он, занятый более, важными делами, по-видимому, прочно забыл о ней. Подымахов увлечен, мешать не положено.