Православие и грядущие судьбы России

Настала весна. Оказалось, что рядом с домом — болото. О. Григорий немедленно принялся осушать это болото: провел канавы, выкопал пруд и все это — один, своими руками. А затем насадил и сад из плодовых деревьев, который впоследствии стал давать ему до 70 рублей: яблоки и вишни он сам возил для продажи в Белокаменную.

Но главною заботою его был храм Божий. Он задался мыслию — непременно построить каменный храм. Двадцать пять лет строил он его, строил без крупных жертвователей, только на лепты прихожан да сбором по матушке-России чрез «дядю Власа», и построил ведь, да еще какой! Трехпрестольный, с золоченым пятиярусным иконостасом, с каменною колокольнею, и колокол в 200 пудов отлил... «Все Бог, — говаривал старец, — Бог да добрые люди — мои прихожане. Трудились, трудами созидали Божий храм. Устроили свой кирпичный завод, 25 лет возили дрова из лесных дач, кирпич, товары на фабрику покойного Павла Григорьевича Цурикова, — они возили, а я являлся в контору фабрики да за провоз-то что следует и получал и отвозил в Москву при случае, сдавал в сохранную казну. Так и копили по грошикам, а когда скопили малость, строить стали... Все Бог да мои добрые прихожане!»

Но смиренный пастырь и сам работал немало. Каждый день не раз он в летнее время поднимался по лесам на стройку, сам вместе с десятником (архитектор-то наезжал раза два во весь строительный сезон) следил за работами, делал указания, сам ездил закупать материалы, сам управлял кирпичным заводом, словом — везде являлся сам лично, не доверяя никому из посторонних — не потому, чтобы не было у него добрых и честных прихожан: были в те времена хорошие люди всюду, — а потому, что «свой глазок — смотрок», и товар выберешь получше, и купишь подешевле... Помню, в 1874 году он заехал ко мне в Новый Иерусалим, где я был тогда послушником, радостный, торжествующий. «Слава Богу, — говорит, — освящение храма разрешено!» И рассказал, как принял его незабвенный святитель Московский митрополит Иннокентий. «Пришел я к нему не вовремя: он, батюшка, ушел в баньку, — говорят мне. — Так я завтра приду, — говорю я. — Ах, нет, отец: этого у нас нельзя, владыка приказал докладывать о всех, кто издалека придет, безотказно. — Сижу жду. Говорят: пришел. Зовет к себе. Вхожу в кабинет. А он, батюшка, царство ему небесное, выходит ко мне запросто, в одном подрясничке, а с головки-то и бородки так и течет водица... Ну, что, отец, скажешь? Зачем пожаловал? — Рассказал я ему, в чем дело. — А издалека ты приехал-то? — спрашивает меня. — Верст за 70. (Надо помнить, что в те времена еще не было ни железных дорог, ни шоссейных.) А где, — говорит, — остановился? — На постоялом дворе, отвечаю. — Ах, как это неудобно-то, — заботливо сказал святитель. — Надо поскорее тебя отпустить, а то консистория-то затянет дело... Да вот что: я напишу резолюцию сейчас же, тебе канцелярия моя даст копию засвидетельствованную, и ступай ты с Богом, покажи благочинному, да и освящайте святый храм... Вот какой был ангел Божий!» И слезы благодарности к великому равноапостольному святителю орошали старческие ланиты моего дядюшки. «Каждый день, и утром и вечером, поминаю я его на своей грешной молитве, — прибавлял старец, — а когда служу, то имя его с родными своими неотменно поминаю».