Православие, инославие, иноверие. Очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи

Позиция правительства на тот момент недостаточно ясна. Мне не удалось найти конкретных свидетельств того, какую позицию занимал новый наместник на Кавказе И.И. Воронцов-Дашков до начала 1907 года. Имеются, впрочем, указания на то, что он выступал за некоторые уступки грузинскому духовенству, считая в то же время сам вопрос автокефалии каноническим и выходящим за пределы компетенции наместника. Экзарх Николай, назначенный в июле 1905 года, также признавал «развитие национального самосознания Грузинского народа» фактором, который нельзя игнорировать, не вызывая «отчуждение [грузин] от самой веры христианской». Заявляя, что нет никаких канонических оснований для отказа в предоставлении автокефалии, Николай был убежден, что только реальный опыт церковной независимости убедит грузин в тех преимуществах, которые им давало тесное единство с русской церковью[239]

. В Петербурге перспектива автокефалии выглядела более угрожающей. В письме наместнику новый обер-прокурор Синода А.Д. Оболенский указал на особое положение православной церкви в России как на капитальное препятствие к исполнению просьбы грузин. Он писал, что по церковному канону «образование автокефалии есть совершенное отделение одной церкви от другой при условии лишь единства догматического и канонического». Такое разделение делает возможным принятие различных решений по ряду вопросов и возникновение существенно различных церковных режимов для субъектов одной православной конфессии в различных частях империи. В апреле 1906 года Оболенский представил эти заключения императору, который передал вопросы, поднятые в «прискорбном ходатайстве» грузин, на рассмотрение предстоящего Всероссийского собора

[240]

. Тем самым вопрос об автокефалии теперь непосредственно объединился с широким процессом реформы русской церкви и попал в зависимость от ее судьбы.

Обсуждение этой проблемы в прессе также накалилось. С самого начала оппоненты заявляли, что автокефалисты, игнорируя свои духовные обязанности, занимаются «политикой» и по сути являются «сепаратистами», добивающимися независимости Грузии. Газета «Свет» высказала такое мнение: «Вся эта шумиха из-за автокефалии церкви вызвана соображениями и мотивами, не имеющими решительно ничего общего с запросами и нуждами чисто церковными в Грузии»[241]. Грузинское духовенство также часто обвиняли в мятежных связях с социал-демократами и другими революционерами, и, по всей видимости, эти обвинения были небезосновательны. Автокефалисты отвечали, что вопрос политизировали именно их оппоненты, добавляя, что «сепаратизм» стал удобным, но очень туманным обвинением. Как писал один публицист, автокефалия, вместо того чтобы поддерживать «сепаратизм», «будет содействовать укреплению в политическом отношении единства Грузии с Россиею, так как это единение ничем так сильно не ослабляется, как лишением грузинского народа того важного права, которым во всей полноте пользуются соседние народы, входящие в состав империи Российской». Многовековой опыт церкви по достижению «внешнего единения», заключавшийся в подчинении одной национальности другой, вызвал только «сильное движение в местном духовенстве к обособлению». Сторонники автокефалии также проводили параллели между реформами церкви в России и Грузии. В одной статье автор приходил к выводу, что обвинять грузин в «сепаратизме» за то, что они хотят иметь избранного католикоса, было бы так же «необоснованно», как вменять русским в вину то же самое за желание иметь избранного патриарха[242].