Православие в России

Таковы сведения, получаемые нами из предисловия к первому выпуску четьих миней. Но вот что странно: кроме этого, мы уже ровно ничего не узнаем из этого предисловия; ведь нельзя же отнести к новым сведениям того, от которого Комиссия и тут не уволила читателя, то есть, что она, издавая памятник, ничего не может сказать о нем, что следует. Комиссия давно привыкла обходиться без предварительного ознакомления с тем, что она издает; но едва ли ей удалось приучить к тому же свою публику. Надо быть крепко уверену, что снисходительность публики достаточно испытана, что взыскательность ее низведена до возможно низшей степени, — надобно получить такую уверенность относительно публики, чтобы спокойно смотреть ей в глаза, предлагая издание, ждавшееся веками, и не предпослав ему предварительного изучения, изложенного в приличном введении. Нет сомнения, издатели прекрасно изучили макарьевские минеи, но они не поделились плодами этого изучения, которые облепили бы для публики пользование изданием Вместо этого издатели в нескольких строках выписывают несколько слов Макария из его вкладной записи, а от себя сообщают, что Великие минеи четьи собраны всероссийским митрополитом Макарием, что в них вошли не одни жития, — и немногое другое в этом роде. Это вызывает тем большее сожаление, что макарьевские минеи издаются не для одних записных ученых: ими не меньше будут интересоваться люди, которые по заглавному листу их впервые узнают, что существует на свете Археографическая комиссия. Если уж издаваемый памятник не мог возбудить в издателях должного интереса к своему содержанию, если с ученою братиею они привыкли обходиться запросто, то по крайней мере из внимания к этим людям следовало бы предпослать издаваемым минеям сведения пошире того, что они собраны всероссийским митрополитом Макарием и что это — знаменитый памятник. Почему бы, например, не определить пообстоятельнее хотя того, когда и как составлен этот знаменитый памятник?

Во вкладной записи, приложенной к Успенскому списку миней, Макарий пишет, что он «писал сии святые великие книги в Великом Новгороде, как был там архиепископом», следовательно, в промежуток времени между 1526 — 1542 годами. Между тем в минеях встречаем произведения, списанные позднее: читаем житие Александра Свирского, составленное в 1545 году, житие Павла Обнорского, написанное не раньше 1546 года, житие Евросипа (sic) Псковского и слово о митрополите Ионе, составленные в 1547 году, встречаем несколько других произведений с указаниями, что они писаны при митрополите Макарии. Ясно, что Макарий в Новгороде только писал свои минеи, а дописывал их уже в Москве. Известно, что он был центром и душою литературного движения, им же пробужденного и направленного к собиранию и литературной обработке известий из отечественной истории. Так, многие жития русских святых были написаны по его внушению, может быть именно для его миней. Многие из этих произведений внесены были в минеи уже в Москве. В Успенском списке есгь даже следы того, что для этих заказанных и ожидавшихся произведений оставлялись в минеях белые листы, наполненные позднее предшествующих и последующих. Вкладная запись Успенского списка своим годом (1552) указывает только на последний предел времени, до которого продолжалось окончательное образование этого единственного полного списка макарьевских миней.

Между тем литературно–историческое значение издаваемого памятника, по–видимому, возлагало на Комиссию непременную обязанность отнестись к нему посерьезнее; показать в издании его побольше внимательности и к нему, и к потребностям публики, чем сколько обнаружено его в прежних ее изданиях. Все это требовалось хотя бы для того, чтобы показать, что наша ученость не отстала от учености XVI века, ведь собирать тогда было гораздо труднее, нежели теперь издавать собранное, а взять да написать готовое, как оно есть, и тою легче.

Но нет худа без добра: может быть, это и хорошо, что в первом томе издаваемых минеи не находим исследования Комиссии о памятнике. Может быть, в этом исследовании мы получили бы нечто вроде предисловия к XV тому летописей, которое так остроумно затемнило понимание состава летописного сборника, создав по небольшому отрывку из особою сказания, вставленному в сборник, целую летопись.