Православные церкви Юго-Восточной Европы между двумя мировыми войнами (1918 – 1939-е гг.)

В 1930-е и последующие годы о. Юстин, которого его последователи называли «совестью Сербской Церкви», написал целый ряд богословских работ: «Православная Церковь и экуменизм», «Толкование на Евангелие от Матфея», «Толкования на послания Ефесянам», «Жизнь монашеская, по святым отцам», «На богочеловеческом пути», «Достоевский о Европе и славянстве», «Житие и труды св. Григория Паламы», пять томов толкований посланий апостола Павла и многие другие. В конце своей жизни он закончил капитальный труд – перевод на сербский язык 12 томов житий святых. В своих трудах архимандрит остро критиковал западную нехристианскую и нечеловечную цивилизацию, заявляя: «Европа минирована вулканическими противоречиями, которые, если не разрешатся, могут вскоре взорваться завтрашним уничтожением европейской культуры». Как отмечал епископ Николай (Велимирович), о. Юстин не предвещал уничтожения европейской культуры, но рыдал без слез над ее могилой, как и великий Достоевский[397].

Отношение же к русской церковной эмиграции правительства и значительной части интеллигенции Югославии было гораздо более прохладным, чем православного духовенства. По свидетельству архиепископа Никона (Рклицкого), сербская интеллигенция, из которой и выходили, в основном, государственные чиновники, «была в своем громадном большинстве европейского воспитания, взирала на европейские центры и европейские государства как на образцы для устройства своей страны, в Православной Церкви она видела только одно из проявлений своей прошлой исторической государственности, а к России и ее представителям относилась хотя и с личной симпатией, но считала их отжившими навсегда, как историческое прошлое»[398].

Впрочем, для части сербской элиты присутствие в стране многочисленной и интеллектуально активной русской эмиграции являлось желательной поддержкой. Наиболее позитивно к эмигрантам из России относились сербские националисты, к которым принадлежал и премьер-министр Королевства сербов, хорватов и словенцев в первой половине 1920-х гг. Никола Пашич. Поскольку Российская империя вступила в Первую мировую войну, защищая Сербию, и в результате войны была разрушена, русофилы в сербской элите рассматривали этот факт как определенное самопожертвование России. Но присутствие русской эмиграции положительно оценивалось не только националистами, но и унитаристами, которые до середины 1930-х гг. доминировали на политической сцене и боролись с сербским сепаратизмом ради упрочения югославского единства. В этом плане им была выгодна пропаганда многими русским эмигрантами, в том числе богословами и священнослужителями, идеи славянской солидарности.

Эти настроения разделял и югославский король Александр I Карагеоргиевич, много сделавший для оказания помощи русской эмиграции. Следует упомянуть, что Александр I в 1919 г. единственный из руководителей европейских государств официально признал белое правительство адмирала Колчака[399]. С глубоким уважением относился король и к Первоиераху Русской Православной Церкви Заграницей митрополиту Антонию (Храповицкому). Характерный случай в этой связи произошел в начале 1930-х гг. Гуляя по парку, Патриарх Варнава вез в кресле митрополита и случайно встретил короля, который сначала подошел под благословение владыки Антония, а уже затем Сербского Первосвятителя

[400]. Активно помогала русским беженцам и сестра Александра I – княгиня Елена Петровна (1884–1962) – вдова князя Иоанна Константиновича Романова (расстрелянного в 1918 г. в России).

Однако 9 октября 1934 г. король Александр был застрелен в г. Марселе, вместе с министром иностранных дел Франции Луи Барту, болгарским боевиком Величко Димитровым, членом террористической организации, связанной с хорватскими усташами. Организация усташей была создана в декабре 1928 – январе 1929 гг. под руководством председателя Хорватской партии права Анте Павелича и вела нелегальную, главным образом террористическую борьбу за создание независимой Хорватии при активной поддержке фашистской Италии и нацистской Германии. Убийство короля Александра А. Павелич пафосно охарактеризовал как свержение усташским движением «кровавой белградской диктатуры»[401]

. В свою очередь, после совершения этого акта, в интервью корреспонденту эмигрантской газеты «Царский вестник» Патриарх Варнава заявил, что русские и сербы имеют общих друзей и врагов, а король Александр был убит общими врагами Сербии и России[402].