Правозащитник

— Познакомьте меня лично с братьями Аланьевыми. Пускай они думают, что я сам имею заинтересованность в Вашем банке. Словом, нужен любой предлог, чтобы они поняли, что я вступаю в игру…

— Согласна…

— Знаете поговорку: только вспомнишь черта, а он уже здесь, — рассмеялся Белосельский, смотря на свой смартфон, — мои люди сообщают, что господа Аланьевы к нам пожаловали.

Татьяна слегка побледнела.

— Вы их ждали сегодня?

— Нет, Николай мне ничего не говорил…

— Вы не представите меня им сегодня?

— Только не здесь, прошу Вас. Не до столкновений в этом зале. Это место для меня священно. Прошу Вас.

— Хорошо, я не настаиваю, но проводите меня хотя бы до дверей.

— Согласна.

— Аланьевы передвигаются на бронированной машине в сопровождении двадцати человек, которые составляют авангард, а остальные двадцать…

— Меня не интересуют эти подробности, — несколько сухо отозвалась Татьяна, тряхнув шапкой своих светлых волос.

— Простите.

— Я провожу Вас.

— Когда они спросят, что за клиент — Вы можете сказать, что приезжал один из инвесторов, который тоже хочет купить акции Вашего банка.

— Я поняла…

И с этими словами Орланова, исполняя долг вежливости, в сопровождении других менеджеров банка повела Белосельского к выходу.

Глава 32. Дочь банкира

Привыкшая с детства к роскоши и изобилию, Татьяна росла «папенькиной дочкой». Как дочь банкира она унаследовала необычайную гордость, эгоизм и тщеславие; она привыкла к восхищению, преклонению перед ней не только как перед женщиной, но и как перед богатой наследницей. Она была достаточно умна, чтобы отличать искренность от фальши. Почти все свои представления о жизни, о людях и нравах ей привил отец. Это он настоял на учебе в финансовом институте, а потом постепенно стал приобщать к «делам». В обращении с любимой дочерью он сочетал необыкновенную нежность, терпение и понимание. В какой-то мере даже его собственный сын отступал на задний план. Орланов-старший внушил дочери такие качества, как осмотрительность и недоверие к людям. Несмотря на блестящий незаурядный ум, отец Татьяны не смог предвидеть катастрофу с семейным бизнесом, детищем всей своей жизни, которое, по сути, составляло основу его нравственного существования. Орланов-старший мечтал видеть во главе банка не сына, а дочь. Он старался привить Татьяне почти мужеские качества, которые бы ей позволили принимать в бизнесе жесткие, неумолимые решения, которые идут, скорее, от рассудка, нежели от сердца. Но очень часто сам Орланов совершал весьма противоречивые поступки; иногда отказывался сотрудничать с влиятельными партнерами, если они ему не нравились или он считал их репутацию ненадежной. «Однако в жизни, к сожалению, необходимо идти на сделки с совестью, — внушал он дочери, — без этого нет бизнеса. Нужно учиться не уступать, или тебя сметут».

Однажды Орланов-старший чуть не продал банк французам. Татьяна была поражена даже не тем, что сделка не состоялась, а тем, что отец вообще хотел избавиться от любимого детища. «В жизни иногда приходится принимать тяжелые решения. Они неизбежны», — говорил он. В последние годы жизни Орланов-старший принимал ряд самых непостижимых решений: инвестировал средства в не слишком доходные проекты, предпочитал не нарушать закон в отличие от других банкиров, не занимался «захватнической политикой»; он словно жил в своем мире, сотканном из искусственных правил и предрассудков, и все отражалось не лучшим образом на деятельности банка. Татьяна потом ясно видела, что отца окружали хищные «ястребы» и прожорливые «аллигаторы» банковского мира, которые уже выпускали свои когти в ожидании скорого конца… И этот конец наступил. Без Орланова-старшего банк уже был не тот. Все партнеры, клиенты, крупные инвесторы стали забирать свои вклады, сворачивать проекты и покидать банк. Даже господин Лагания пошел против нее и брата.

Впрочем, Орланов-младший занимался строительным бизнесом, у него была склонность к архитектуре и он плохо видел себя в роли сухого управленца и администратора. Татьяна же, достигнув двадцати семи лет, ясно видела, что в семье она единственная, кому не безразлично семейное предприятие, которое, как корабль, застигнутый штормом, старалось скорее пристать к спасительному берегу.

Познакомившись с Белосельским, Татьяна внутренним чутьем угадала в нем неординарную личность. Она пробовала расспросить о нем полковника С***, но тот не хотел или делал вид, что не хочет рассказывать больше.

* * *

Татьяна задумчиво поглаживала золоченое массивное пресс-папье в форме орла, которое украшало ее стол из красного дерева вместе с глобусом и разбросанными папками бумаг. Ее брат, задернув штору, произнес:

— Наконец-то они уехали… братья-близнецы… достойные друг друга.

— Я так и не поняла до конца конкретной цели их визита, ведь они получили уже все, что хотели.