Правый поворот запрещён

— Никаких бумажек, писем, записок, что говорило бы о самоубийстве, я не нашел. Она была одержима работой. Особенно последнее время, после возвращения из Германии. Какой-то контракт с немцами. Была увлечена этим, — продолжал Скорик. — Чего вдруг самоубийство? Человек прагматичный, с очень устойчивой психикой… Кстати, возник новый персонаж.

— Кто такой? — спросил Щерба.

Скорик рассказал о надписях на листках календарей и прочее, что узнал о Вячине.

— Да, вспомнил он, — знаете, кто работает ночным вахтером в институте? Человек, который в 1945-ом был осужден за пособничество немцам в Богдановске.

— Самые осведомленные люди это не мы и не милиция, — хмыкнул Щерба, а швейцары ресторанов, отелей, ночные сторожа, дворники… С этим Вячиным тоже надо бы знакомство завести.

— Он в Польше сейчас, — ответил Скорик.

— Когда-нибудь же вернется… Сегодня пятница, — напомнил Щерба. Пятый день, как мы получили труп Кубраковой. Ее уже похоронили, а вы все никак не можете встретиться с Назаркевичем, Виктор Борисович. А ведь он ее отвозил в Богдановск! И в друзьях ее, как вы уже знаете, не состоял. О чем они говорили по дороге? Может помирились, а может разругались вдрызг.

— Он в больнице, — напомнил Агрба.

— Ну и что? Ушиб колено! Не без сознания же он! — это адресовалось Скорику.

— Там невозможно толком поговорить, палата на шесть человек. Через два-три дня он уже будет ходячим, тогда это будет проще.

— Ладно, вы тут колдуйте, — Щерба направился к двери.

Вернувшись к себе, Щерба медленно опустился в кресло, бросив тяжелые руки на стол поверх тяжелых бумаг. Папки. В каждой схвачены скоросшивателем протоколы допросов, постановления, объяснительные, заключения экспертизы, акты, справки. И все написано разными почерками, разборчиво или каракулями, со множеством лишних знаков препинания или вовсе без них, грамотно и понятно или ужасающе безграмотно и косноязычно. Все это надо читать, разбирать по буковке, по слову, чтобы вникнуть в смысл. Изо дня в день, из года в год. Вот уже почти четыре десятилетия. Собрания сочинений! Тома! Со своими характерами, сюжетами, людскими судьбами, каких не породит ничья изощренная фантазия. Но в наше безумное время вообще стало на дыбы, вверх ногами. Какая-то часть человечества стоит на голове… В Щербе ожило воспоминание из детства: он не мог понять, что земля круглая. Как так: сколько бы ни шел — по дороге, в лесу, в поле, — все ровная и ровная. Тогда он нарисовал Землю — круг, на одном полюсе изобразил человека, надписал «это я», перевернул рисунок на 180° и изобразил другого человечка. Получилось, когда он вертел рисунок, что одна из фигурок обязательно висит вниз головой. Кто же?

Что-то вспомнив, он потянулся к телефону, набрал номер:

— Юрконсультация? Пожалуйста, Устименко.

Щерба ждал, слышал, как кто-то звал: «Артем Григорьевич, вас к телефону»… — Артем, здравствуй. Это Щерба.

— Здравствуй, Миня. Я тебя слушаю.

— Неудобно получилось: ты заходил зачем-то, ждал да так и ушел. Ты извини, замордовала работа. Ты что-то хотел?

— Ерунда, Миня, не горит. Там у вас кто-то ведет дело Кубраковой из какого-то НИИ…

— А что у тебя за интерес?

— Пустяковый. У меня в Харькове родственница, она отправляла в этот НИИ Кубраковой свой доклад или реферат. Теперь ей хочется заполучить его обратно, поскольку, возможно, на нем есть пометки Кубраковой. Вот и все, если, конечно, этот доклад не фигурирует в деле.

— Смотри, до Харькова докатилось… Сейчас ничего не могу тебе обещать. Когда прояснится, дам знать, — неопределенно ответил Щерба. — Как живешь?

— Как все в наше время и в нашем возрасте. Готовлюсь к процессу.

— Большой?

— Нет, но пахнет занудством. Взятки, приписки, подставные лица.

— Заготовители?

— Да… Ну а как ты?

— Часть человечества висит вниз головой. Не могу понять, к какой категории принадлежу я.

— В этом, похоже, не скоро разберемся… Кто бы мог думать, что нашему поколению придется пережить и этот бардак? Уходить не собираешься?

— Пока нет. Держат… Ну, будь здоров. Заходи.

— Спасибо…

Зависти в Щербе имелось столько, сколько положено нормальному человеку. Но сейчас он позавидовал Устименко: все-таки в адвокатуре куда легче. Он знал, что Устименко не просто сбежал туда, его выжили из прокуратуры. И, пожалуй, не прогадал. Но себя представить в судебном заседании в качестве защитника, а не государственного обвинителя, не мог. «Ничего, привык бы. Вон, сколько знакомых следователей и прокуроров ушло в адвокатуру!» — подумал Щерба, словно завтра собирался это сделать…

17

В начале десятого утра в субботу за Джумой заехал на «Волге» приятель с подругой. Загрузив багажник сумками с едой, бутылками, эмалированной кастрюлей с замаринованной бараниной, засунув туда же ящик с буковым углем и шампура, Джума с женой и всем выводком отправился на два дня кайфовать. Ехали они в закрытую зону отдыха штаба военного округа — на Липницкие пруды, где комендантом был прапорщик — дружок Джумы.