Правый поворот запрещён

Машин попутных на шоссе было много: часть людей, как и Джума, ехала отдыхать в леса, а другие — их сразу можно было узнать по пестрой географии автомобильных номеров, тюкам на крышах, прицепами — спешили к границе с Польшей. Категорию этих туристов Джума знал: некоторые из них потом попадут в сводки ОБХСС, как и те, кто по левой полосе тащился навстречу, из Польши.

— Во зараза, — злился Джума, — теперь до кольца будем плестись.

На кольце свернули налево, на пустынное шоссе, затем еще раз налево на просеку и остановились у шлагбаума. Джума показал охраннику пропуск, и они въехали на территорию Липницких прудов.

— В тот же домик, Надька? — весело подтолкнул Джума жену.

— Тебе бы только туда, — притворно рассердилась она.

На сухом песчаном взлобке, поросшем густым сосняком, стоял двухкомнатный щитовой домик. С помощью приятеля-прапорщика Джума снимал этот домик.

— Привет, милиционер, — подошел прапорщик, когда они разгружали багажник.

— Привет, дорогой! — обнял его Джума. — Карп будет?

— А шашлык?

— А как же!

— Тогда и карпа найдем, — речь шла о копченном карпе, который мастерски солил и коптил для начальства прапорщик. — Располагайтесь, еще увидимся…

Избалованный в детстве родителями, а позже — жизнью холостяка, Виктор Скорик не признавал выезды «на природу», он любил комфорт — хороший гостиничный номер в пятидесяти метрах от пляжа, вечером приличный ресторан, куда можно войти, соответственно одевшись, не белой вороной, а с тем естественным достоинством, когда все твои движения, походка, взгляд, выражение лица говорят, что ты не блефуешь, что действительно свободны душа и тело, что если ты даже не хозяин жизни, то во всяком случае один из тех, кто что-то в ней значит. Официанты и администраторы гостиниц улавливают это состояние безошибочно и ведут себя соответственно. А ежели с тобой еще миловидная женщина, не крикливо одетая и не намазанная, как схваченная в дискотеке профурсетка, — если твоя женщина не суетится, не размахивает руками или разговаривает во весь голос, не пялит глаза на людей в холле или в ресторанном зале (обслуга моментально определяет потаскух, нанятых на несколько ночей), — коли это так, то ты удостаиваешься вежливости и внимания. Все это стоит, конечно, ого-го! Но Скорик и Катя с зимы начали откладывать деньги. А уж прибыв на юг раз в году, ни в чем себе не отказывали. Поселялись, разумеется, отдельно, но все время их видели только вдвоем, без шумных пьяных компаний. Дежурные по этажу и горничные привыкли к этой паре, хвалили между собой, что в номерах у них всегда аккуратно — не валяются пустые бутылки, не разбросано дамское белье, нет пляжного песка на ковриках, в ванной пол не залит водой, потому никого не волновало, что каждое утро до завтрака отправляясь на пляж, парочка выходила из номера Кати, что в лоджии Скорика часто сушатся на шпагатике Катины купальники.

По графику отпуск у Скорика в сентябре. А сейчас только середина июня, и он с тоской подумал, что еще два с половиной месяца рутины замордуют вконец.

— Давай в этом году поедем в Дагомыс, — вдруг сказал он.

— Ты с ума сошел! — она сидела в кресле, поджав босые ноги и заполняла какие-то клеточки на куске ватмана. — Это же сколько денег нужно! Нет, в Сочи дешевле. И привычней уже. Ты только не забудь заранее телеграмму дать, чтоб нам те же номера, если можно.

— Как хочешь, — отозвался он, стоя у балконного окна.

— Забыла тебе сказать: в Москве в каком-то НИИ разработали методику определения срока давности пальцев. Представляешь?!

— Да, это интересно, — как-то безразлично ответил он. — Где ты это вычитала?

— Терских рассказывал. Он заходил к нам…

Терских — первый муж Кати. Они прожили три года и расстались. Скорик никогда не спрашивал, почему. Он был знаком с Терских, тот работал следователем в транспортной прокуратуре. Парень, как парень, правда, всегда насупленный, замкнутый, неразговорчивый. Терских, надо полагать, знал об отношениях Кати со Скориком. Но этой темы ни тот, ни другой не касались…

Он все еще стоял у окна. Пять часов дня, а солнце еще высоко. Отсюда, с восьмого этажа, хорошо видна панорама города, где-то за последними домами поблескивала асфальтом шедшая на подъем лента путепровода, по ней ползли похожие на жучков автомашины, а еще дальше, у горизонта темнела полоса начинавшегося леса. «Где-то там сейчас наслаждается природой толстячок Агрба, в одних плавках прогуливается по траве или играет в бадминтон, а скорее всего храпит под кустом и в ус не дует», — спокойно подумал Скорик.

— Вечером куда-нибудь пойдем? — спросила Катя.

— Можно. Придумай что-нибудь, я постараюсь к семи быть.

— Ты в больницу к Назаркевичу?

— Да. Он уже ходячий. Пора. И так с ним затянули, толком допросить невозможно было… Я пошел, — он посмотрел на часы…

Дежурный врач, выслушав Скорика, сказал:

— Он уже почти в порядке. Думаю, через два-три дня лангетку снимут.

— А что у него с коленом?