Правый поворот запрещён

Здесь действительно было пусто, тихо. Познакомив их, кадровик ушел. Они сели друг против друга за квадратный столик, на котором стояли шахматные часы. Агеев оказался в гражданском — невысокий, худощавый, с неприметным, каким-то замученным лицом.

— Витольд Ильич, — начал Скорик, — мне нужно допросить вас как свидетеля.

— Это по какому же вопросу? — удивился майор.

— У вас были какие-нибудь неприятности с машиной?

— Ого! Вспомнили! Это же когда было!

— Когда?

— Еще в середине дня, шестнадцатого.

— Почему вы так точно помните дату?

— В жизни советского автомобилиста такие даты запоминаются, засмеялся Агеев. — Не только дни, но и часы.

— В котором же часу это произошло? И где?

— В девять утра. На шоссе. Я подъезжал к городу, был уже возле железнодорожного виадука. Знаете, где это? Ну вот оттуда навстречу и вылетел красный «жигуленок».

— Вы откуда ехали?

— Из Кубовичей. Был на РЛС[8] по делам службы.

— Значит вылетел «жигуленок»…

— Какой-то подлец разлил масло, «жигуленок» в лужицу влетел, его дернуло, водитель по тормозам, ну его и понесло на меня. Хорошо, что я сбросил газ. Да и он тоже успел. Но все же «поцеловались». Мне он побил левое крыло и подфарник, себе разбил крыло, фару и радиатор, тосол сразу потек.

— А что вы сказали ему?

— Что говорят мужики в таких случаях? Обматерил. Он сперва молчал, потом спросил, сколько хочу на ремонт. Я прикинул: в шесть сотен уложусь. На этом сошлись. Деньги у него с собой были. Он ехал в Богдановск в командировку и собирался купить резину, кто-то пообещал.

— После этого вы уехали, а он остался?

— Нет, жаль мне его. Он же — ни тпру, ни ну, на приколе. Я его отбуксовал домой.

— Фамилию он свою не назвал?

— Назвал. Сейчас гляну, — Агеев полез в карман, достал мятый блокнот, полистал. — Назаркевич Сергей Матвеевич. Даже и телефон записал.

— Зачем?

— На всякий случай. Еще я пообещал ему достать декодер и позвонить. Да вот все никак… Даже неудобно, мужик он вроде ничего показался мне. Или опять кого шибанул?

— Нет, Витольд Ильич, а вы смогли бы указать то место, где произошло столкновение?

— А как же! Перед виадуком на обочине справа щит здоровенный и надпись «Вступайте в доноры!». Чья-то дурацкая затея.

— А мы не могли бы с вами смотаться туда?

— Сейчас?

— Желательно.

— Что ж, коли надо…

«Москвич» Агеева стоял среди сотен других машин на заводской стоянке. Левое крыло его было покрыто коричневой грунтовкой. Подфарник, правда, был уже цел. Присев перед ним на корточки, Скорик увидел, что стекло его поновей, нежели на правом, на котором и головки шурупов потускнели, покрылись ржавыми точечками, а на левом еще светилось новизной.

— Чего вы не покрасите крыло? — спросил Скорик.

— Краску не могу достать. В одном месте предлагали, так запросили столько, что я взопрел. Я подфарник вон две недели назад только поставил, на барахолке купил…

Машина была старая, что-то в ней лязгало, хрипело, скрипело, пока она не завелась, но в конце концов поехали…

К концу дня Скорик успел многое: Агеев указал место на шоссе, где столкнулся с Назаркевичем, оно точно совпало с тем, которое указал Назаркевич в начале следствия, когда Джума и Скорик возили его туда; уломал знакомого следователя военной прокуратуры дозвониться в РЛС в Кубовичи и постараться проверить, был ли там Агеев 16-го июня и в котором часу уехал; коллега дозванивался два часа и час выяснял простой, казалось, вопрос, но ответа добился: майор Агеев приехал на РЛС на своей машине «Москвич-408» утром 15-го июня, ночевал, а в семь утра 16-го отбыл домой.

Все это Скорик сообщил Щербе и положил ему на стол протокол допроса Агеева. Прочитав, Щерба, как ни в чем не бывало, произнес:

— Очень хорошо. У Назаркевича алиби.

Скорик опешил: что тут хорошего, дело-то рухнуло! И не удержавшись, язвительно спросил:

— Вы ждали этого, Михаил Михайлович?

Щерба пропустил мимо ушей. Помолчав, Скорик запустил пробный шар:

— Будем изменять меру пресечения Назаркевичу? Подписка о невыезде?

— Выпускать его надо, Виктор Борисович. На все четыре стороны, ко всем чертям! — шумно выдохнул Щерба. — Понимаю, не хочется вам с ним расставаться. Признаюсь, мне тоже. Однако… У меня на заднице уже мозоли — столько я получил за всю жизнь пинков. У вас еще свеженькая кожа, поэтому вам придется подставить свою задницу. А если не желаете, то сделайте следующее: выносите постановление, пойдем к шефу, он плюнет, мы утремся. Сегодня пятница. Человеку выйти из тюрьмы приятно вообще, а в субботу тем более. Так мне почему-то кажется. И поезжайте завтра утром раненько в СИЗО, выводите оттуда Назаркевича за белы ручки на свободу. Если захотите — извинитесь. Не захотите — так и будет. Нашему правосудию не впервой…

Скорик, ни слова не сказав, отправился сочинять постановление.

38

Утром за мной заехали жена Назаркевича и ее брат на его машине и мы отправились к тюрьме. Когда мы вывернули из-за угла, я издали увидел Назаркевича и Скорика. Я сказал водителю:

— Остановите, пожалуйста, здесь, не надо близко подъезжать, подождем.