Праздник

– Как почему? Они тоже воздушные. Родственники.

Лера помолчала с минуту.

– Ничего себе!

Чтобы отделаться от назойливого взгляда официанта, Капустин заказал десерт. Кофейное пирожное. Оно оказалось холодным в середке. Несвежее. Держали в морозилке, в микроволновке разморозили – и не до конца.

К молодежной компании, обхватив руками спинку стула, подсел мужчина. Беглого взгляда хватило, чтобы уловить его основательность, вальяжность. Из господ. Одет дорого, выглядит – будто приценивается. Что-то потянуло его к студентам?

Капустин подлил себе чаю. Только чай здесь и можно брать. Чай настоящий.

Барышня с длинной челкой уткнулась в телефон. Скрылась за челкой как за дверью. “Не беспокоить!”.

Да уж, сложно будет оживить отношения с дочкой. Самого бы кто оживил.

Унылый нуль.

Пареный овощ.

Да еще бабушка Мария Константиновна рядом.

С бабушкиной фабрикой оптимизма ему не потягаться.

И Галя, как только они расстались, вся засияла.

Дружи-ка, дочка, с папой, ему сейчас надо. Да уж, поди выпроси у малолетки милосердия. Особенно к предку.

А когда-то он был: папочка, солнышко.

Первого сентября, первый раз в первый класс – Лера споткнулась, и коленкой прямо в лужу. Тут уж от слез ее было не удержать. Отказалась идти в школу наотрез. Галя пыталась и так, и эдак уговорить. Сулила подарки. Лерка уперлась: не пойду.

– Я буду некрасивая. Со мной дружить не станут.

Времени оставалось совсем немного. По округе уже разносились задорные школьные песни. Отойти от дома успели прилично. Пометелил Капустин домой, за новыми колготками. Заляпался с головы до пят, взмок. Но успел. Переодели Валерию за кустиком, она шею его обхватила, повисла.

– Папочка, солнышко!

Пищит от радости прямо в ухо.

Господи, как так вышло?

Куда жизнь-то вся делась?

Или это я в ней – куда-то делся?

Выбраться бы.

Хотелось ведь только хорошего.

 

Позвонил Миша.

– Старик, не обижайся. Не смогу я никак подъехать. Не срастается.

– Ладно.

– Не обижайся.

– Ладно.

 

Подойдя к своей машине, Капустин обнаружил, что она безнадежно подперта черной, дочерна затонированной “Ауди ТТ”. Капустин постучал в окно. В салоне никого не оказалось.

Номера блатные. Почему-то он сразу понял: машина – того мажора, что подсел к студентам.

Капустин вернулся в “Рафинад”, спустился в нижний зал.

– Три “тройки”, АРО, – крикнул он, стоя возле лестницы. – Чья машина?

Никто не отозвался. Тип, сидевший верхом на стуле, увлеченно рассказывал что-то юношам и девушкам, отвечавшим ему непроницаемым молчанием.

– Чья там “Ауди ТТ”, три “тройки”, АРО? – выкрикнул Капустин еще раз. – Я выезжать буду. Могу поцарапать.

Улыбчивый тип не повел бровью.

Капустин подошел к нему.

– Ваша машина там стоит?

– Какая?

– “Ауди ТТ”. Три “тройки”, АРО.

– Черная?

– Черная.

– Черная моя.

Помолчали. Мужичок смотрел на Капустина с тлеющей улыбкой на губах. Немного ленивой издевки. Чуть-чуть, как раз по ситуации: на большее Капустин в его глазах не потянул. Дескать, такой вот мой сегодняшний каприз – на хрен тебя послать, покуражиться… потерпи, человек ты, вижу, привычный.

– Отгоните, пожалуйста. Вы совсем меня подперли. Мне уезжать пора.

Указательный палец оторвал от стола:

– Минуту, – и, повернувшись к столику, продолжил свой рассказ.

Что-то про Казантип. Молодежь напряженно молчала.

– Мне нужно ехать…

– Стало быть, стоит дурочка перед штурвалом и рыдает крокодильими слезами, а чемодан потихоньку так уплывает, уплывает.

Уловив насмешливые взгляды окружающих, Капустин развернулся и отправился к выходу.

Сволочь. Деньгастый потс.

“Лере пока позвонить, что ли? Узнать, как она там”.

На лестнице почувствовал, как внутри начала проклёвываться злость.

Вместе со злостью пришло облегчение.

Будто открыл окно, а оттуда свежий воздух – полился по лицу, хлынул в легкие.

Веселая пружинка в животе. Разворачивается, наполняет весельем.

Здорово.

Давно не испытывал такого.

 

“Ауди ТТ” сочно сверкала черной надраенной тушкой.

Капустин вынул из багажника своего старенького “RAV4” бейсбольную биту, которую много лет возил с собой на всякий случай, “от дурного глаза”. Бросил на сиденье, сел в машину.

Позвонил Миша.

– Правда, не обижайся… не получается…

– Миш, Миш, – оборвал его Капустин. – Некогда мне. Давай.

Нажал на отбой. Завел двигатель.

Сначала – почему-то очень медленно и аккуратно – уперся мордой в крыло “Ауди” и, зафиксировав переключатель скоростей на пониженной передаче, начал добавлять оборотов. Включилась сигнализация. Скрежеща и поскрипывая, “Ауди” подалась, но, сдвинувшись немного, встала как вкопанная. Сдал назад и во второй раз въехал в цель с некоторым разгоном. “Ауди” скакнула на полметра и снова замерла. “RAV4” забуксовал. Снова сдал назад, вышел из машины.

Орала сигнализация.

Вокруг ресторанной парковки, на тротуарах, уже собирались люди. Кто-то успел выхватить мобильник, принялся снимать капустинский таран на камеру.

Его переполняло бесшабашное, праздничное воодушевление. Казалось, он находится в эпицентре большого буйного карнавала, в котором ему выпала первостепенная роль.