Предание об Атлантиде

Наконец, как мы уже сказали, Тимей, Гермократ и Критий встретились в комнате для гостей дома Сократа. Там же присутствовал и писарь, сидевший наготове с быстрым стилом и вощёными деревянными дощечками. Сей философский кружок встречался не впервые. Вчера Сократ угостил их «особенным блюдом» – изысканной большой речью «Об идеальном политическом управлении идеальным государством». Теперь Тимей говорил о принципах космологии и физической науки, на следующий же день Критию предстояло обсуждать тему «Поведение граждан в хорошо организованном обществе под давлением угрозы нации», а в конце Гермократ должен был завершить все четыре дня этого «праздника разума».

Прежде чем локрианец начал свою речь, Сократ кратко подвёл наиболее значимые итоги вчерашней дискуссии – как мы теперь сказали бы, прочитал, заглядывая в стенограмму, подготовленную тем самым прилежным и непременным писарем. Вслед за тем Тимея пригласили произнести свою речь, но, прежде чем он заговорил, житель Сиракуз заметил: «Вчера, когда Тимей и я…» Следом Гермократ попросил Крития повторить свой рассказ ещё раз, если прочие не будут возражать.

Поскольку собравшиеся философы не возражали против такого отклонения от намеченной цели собрания, а Тимей был не против ещё раз услышать то же самое, Критий начал так{9}:

Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон[7], мудрейший из семи мудрецов.

Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида[8]

… о чем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях; и он говорил деду нашему Критию – а старик в свою очередь повторял это нам, – что нашим городом в древности были свершены великие и достойные удивления дела, которые были потом забыты по причине бега времени и гибели людей; величайшее из них то, которое сейчас нам будет кстати припомнить… (21b){10}

Платон. Мраморный бюст работы неизвестного скульптора, римская копия. Рим, музеи Капитолия

Сократ. Портрет работы знаменитого древнегреческого скульптора Лисиппа. Париж, музеи Лувра

Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях[9], и по установленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение стихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие мальчики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой. И вот один из членов фратрии, то ли впрямь по убеждению, то ли думая сделать приятное Критию, заявил, что считает Солона не только мудрейшим во всех прочих отношениях, но и в поэтическом своем творчестве благороднейшим из поэтов. (21c) А старик – помню это, как сейчас, – очень обрадовался и сказал, улыбнувшись: «Если бы, Аминандр[10], он занимался поэзией не урывками, но всерьез, как другие, и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда из Египта, а не был вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые встретили его по возвращении на родину, я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер, ни какой-либо иной поэт не мог бы превзойти его славой». (21d) «А что это было за сказание, Критий?» – спросил тот. «Оно касалось, – ответил наш дед, – величайшего из деяний, когда-либо совершенных нашим городом, которое заслуживало бы стать и самым известным из всех, но по причине времени и гибели совершивших это деяние рассказ о нем до нас не дошел». «Расскажи с самого начала, – попросил Аминандр, – в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого слышал Солон то, что рассказывал как истинную правду?»