Преданное прошлое

— Джедда сообщила три вещи. Первая: цветок, этот кустарник, растет и у нас, его можно найти на всем атлантическом побережье. Вторая: эта вуаль, свадебное покрывало, хранится в нашей семье уже несколько поколений, но никто не знает, откуда оно взялось и кто его вышил, хотя в нашей семье всегда было много искусных рукодельниц, хорошо умеющих владеть иголкой. И третья — стиль, в котором изготовлена эта вещь, именуется алеудж. Это смесь традиционных берберских приемов вышивки — очень плотной и точной, с геометрическим орнаментом — с более реалистичной и плавной европейской манерой. Алеудж в классическом арабском означает «чужой», или «иностранный», или даже просто «иностранец». Но еще может означать «человек, обращенный в ислам». Самые ранние образцы этого стиля относятся к семнадцатому веку.

Тут бабушка добавила что-то к своим прежним разъяснениям, очень четко, и повторила это три раза.

— Она говорит, что здесь, в Рабате, когда-то жила женщина, которая была настоящей мастерицей вышивки. Ее звали Захрат Шемаль.

Я тупо смотрела на него.

— Это прозвище, не настоящее имя, — добавил он. — Оно означает «Цветок с Севера».

Может, это Кэтрин стала Захрат, когда перешла в ислам и вышла замуж за своего раиса? И что в данном случае означало «Шемаль»? Нечто к северу от Марокко или где-то еще дальше? Может, Захрат Шемаль — это мусульманское имя, которое она приняла, перейдя в ислам, точно так же, как Уилл Мартин превратился в Ашаба Ибрахима? Может, та цыганка-гадалка и впрямь говорила правду, предсказав, что замуж она никогда в этом мире не выйдет, пока зовется Кэтрин.

Я смотрела на вышивку на свадебном покрывале — тонкий и четкий рисунок, атласная гладь, стежок плоский, гладкий и мелкий, точно такой же, как на напрестольной пелене для графини Солсбери. Не то чтобы это что-то доказывало — многие используют такой стежок, даже я сама. Я представила себе Кэт, с головы до ног закутанную в это роскошное свадебное покрывало, как героини многих виденных фильмов, на голове — серебряная берберская корона, драгоценные камни оттеняют ее бледное лицо, огненные волосы упрятаны под цветастый шарф, а синие глаза гордо сверкают, обращенные на мужчину, с головы до ног облаченного в золото и пурпур. Представила, как он берет ее за руку и ведет к трону под сенью великолепных свадебных занавесей, расшитых женщинами из числа ее учениц и преподнесенных в качестве подарка Сиди Касиму бин-Хамиду бин-Мусе Дибу и его жене-иностранке.

А когда я снова взглянула на Лалу Мариам, то увидела, что она, как и я сама, утирает слезы, блеснувшие в ее синих глазах.

ГЛАВА 33

Элисон перевернула мои руки ладонями вверх, чтобы получше рассмотреть нанесенный на них узор.

— А это? — спросила она.

— Роза, наверное. Какой-то старинный сорт, вроде нашей ползучей розы, такая, знаешь, с плоскими лепестками. А вот что за растение на левой руке, я сама не знаю.

Она провела пальцем по узору из листьев, похожих на цепочку из сердечек, тянувшуюся с ладони до кончика указательного пальца.

— Очень красиво. А это ты в Рабате купила? — Она коснулась антикварного перстня, который я носила на среднем пальце правой руки, там, куда его надел Идрис, когда мы прощались возле аэропорта.

— Он принадлежит джедде, — сообщил тот торжественно. — Она говорит, что дает его вам на время, как бы взаймы, потому что уверена, что кольцо снова приведет вас в Марокко. — После чего сложил мои пальцы и поцеловал меня — сильно и с мрачным видом, спрятавшись за противосолнечные козырьки своего такси от непрошеных и любопытных взглядов посторонних. Когда я подошла к стойке паспортного контроля, у меня все еще тряслись колени. С того момента мы с ним каждый вечер разговаривали по телефону, так что легкий отпускной роман превратился в совершенно очаровательное старомодное ухаживание. В этих беседах мы с ним обсуждали буквально все, начиная от французской поэзии до проигрышей наших национальных футбольных команд, и теперь мне казалось, что я знаю о нем гораздо больше, чем узнала о Майкле за все время нашего с ним знакомства.

— И как долго это может продержаться?

Я удивленно взглянула на кузину:

— Прости?…

— Я имею в виду эту татуировку, тупица. Сколько времени она может продержаться?

Хна уже немного выцвела, цвет уже не был таким ярко-оранжевым, какой совершенно поразил меня, когда высохшая краска сошла под душем наутро в день моего отъезда. Теперь он был того же коричневатого оттенка, что мои веснушки, и, как они, уже стал частью меня самой. Я не желала, чтобы рисунок сошел полностью.

— Идрис сказал, что месяц.

— Он пометил тебя как свою собственность, этот твой Идрис! — насмешливо заметила Элисон.

— Ничего подобного! Просто такая традиция: женщины украшают себя татуировками хной, это своего рода форма защиты от дурного глаза! — горячо возразила я, после чего мы обе замолчали.