Предатель ада

Из разбитых окон бывших лабораторий, из всех точек заброшенного парка, с ржавых металлических террас величественного научного сооружения, которое местные жители величают Храмом Грома, от грандиозных локаторов и истерзанных фургонов, наполненных распадающимися аппаратами, — отовсюду здесь открывается превосходный вид на Косую платформу, торчащую из темно-синего моря. Кошачьи волны лижут своими солеными языками склизкие столбы, на которых покоится эта платформа, склонившаяся набок, словно Пизанская башня. Возможно, когда-то она накренилась под ударами особенно яростного шторма, или ее специально построили с легким наклоном с неведомыми научными целями.

Запад долго жил, цепенея от ужаса перед зловещим и тусклым образом советского ученого — скромного очкарика, бескорыстно увлеченного поиском истины. Этот образ внушал даже больший страх и более глубокое отвращение, чем образ бесчеловечного экспериментатора-нациста. Самоотверженный и вовсе не злонамеренный труженик советской науки пугал сильнее, чем импозантный Вернер фон Браун или фанатичный доктор Стрейнджлав. Именно такие муравьи острой советской мысли и построили эту платформу, и ржавый Храм Грома, и большие локаторы, и лаборатории, где нынче разбиты все стекла.

Большинство этих ученых умерли или были всосаны в себя структурами наподобие компании UNISAUND, но кое-кто еще трудится здесь, незаметно гнездясь среди тлена и разрушения.

Весной я часто видела издали эту платформу, но воспринимала ее как точку, загрязняющую сияние моря, как бывают пятна в алмазах. Теперь платформа казалась мне прекрасной — после того как в далеком Городе Голых фотографию этой платформы показал мне Ларс Интерман.

По-прежнему сохранялось ощущение, что вокруг нас больше агентов, чем иных людей. Профессиональная паранойя — вещь утомительная и скучная. В отеле, где жил Джейк Янг, я заметила девушку — как мне показалось, ту самую, что сомнамбулически блуждала по саду Интермана в костюме Евы.

Джейк Янг поведал мне свой сон. Ему снилось, что он спит, а из недр его ложа выползает маленькая стеклянная ладошка из коллекции Сэгама. Эта прохладная ладонь прикасается к его уху — нежно, робко, вкрадчиво…

Драгоценные глаза, независимые руки, стеклянные фаллосы, керамические уши… Словно бы некое хрупкое тело постоянно распадается на части за горизонтом событий.

Рот может говорить и петь, он умеет улыбнуться, укусить, зевнуть, облизать, сказать правду, солгать, сжать зубы, плюнуть, засосать, высунуть язык, крикнуть, выкурить сигарету, съесть, выпить, блевануть…

Рука может погладить, задушить, ударить, она умеет рисовать и писать, она способна на множество вещей.

Гениталии могут возбуждаться, сливаться воедино, порождать новую жизнь…

Глаз может зажмуриться, вытаращиться, пролить слезу, вращать зрачком…

А что может ухо? Только внимать. Ухо беззащитно, неподвижно, доверчиво. Ухо — это вечно открытая дверь. Ухо — это прекрасная раковина, выплывающая из самых бездонных глубин темно-синей анфилады.

Сэгам возобновил свои психоаналитические сеансы с доктором Бронфельдом. Теперь сеансы проходили не в клинике, а в квартире Сэгама. На одном из сеансов он рассказал врачу о своей детской фобии. В возрасте девяти лет он увидел в театре «Гамлета». Его испугала история гибели датского короля. Отец Гамлета спал в саду, когда к нему приблизился Клавдий и капнул в ухо короля каплю яда. После этого маленький Сэгам целый год боялся спать, опасаясь, что некто капнет ему в ухо яд. Капля датского короля.

Рассказывая эту историю о детском страхе, Сэгам уснул. Увидев, что Сэгам спит, Бронфельд извлек из кармана шприц и ампулу с неким веществом. Набрал в шприц прозрачную жидкость и капнул с кончика иглы одну прозрачную каплю в беззащитное ухо Сэгама.

Бронфельд — хороший врач. Он реализовал страх своего пациента и тем самым исцелил его. Что это был за препарат? Еще одна доза «жидкого звука»? Или противоядие против звукояда? Был ли Бронфельд агентом?

Сэгам после этого излечился от своих странных припадков. Больше у него не оживала рука, он не претерпевал агоний, он избавился от фобии Звука.

А вот Джейка Янга кто-то убил. Жаль, он был отличным парнем.

Незадолго до его гибели мы (я, Джейк и Морис) посетили могилу нашего с Морисом предка. Забытый всеми обелиск среди пустоши. Я увидела улитку на теплом камне. Простой гранит. Генерал Марпл не заслужил мрамора.

Джейк возложил на ступени обелиска британский флаг. Я положила стальной крестик, привезенный из Англии. Морис пожертвовал предку свой мотоциклетный шлем — он ему больше был не нужен. На мотоцикле он не ездил и более не стремился защищать свои уши. Он больше не боялся Звука.

Морис вспомнил, как Звук настиг его. Это случилось в Петербурге, когда Морис и его ассистент Пит Полл разыскали молодого исследователя Петрова. Разыскать Петрова в Петербурге — это как разыскать Йорка в Нью-Йорке, найти Карла в Карлсруэ, обнаружить Эда в Эдинбурге.