Предатель ада

И снова, как уже случалось в минуты пронзительно светлого отчаяния, узник прильнул к единственному окошку своей темницы. Окошко было круглое и выходило в пенное море, которое открывалось с высоты, сияющее и бескрайнее, хотя и было заключено в черную круглую рамку темницы. Что может быть слаще линии горизонта? Ничего нет более пьянящего, чем эта простая линия, особенно когда она вспыхивает и дробится сотнями искристых чешуек, словно там проходят косяки золотых рыб-меченосцев, пронзающих зазубренными носами янтарно-алмазную даль. Вожделения и надежды самого ювелирного свойства внезапно воспламенились в грубой душе узника, он хотел бы подобрать множество прозрачных и полупрозрачных каменьев для ожерелья, а потом пробить их все насквозь, проложив сквозь их осиянную плоть, напоминающую ярко освещенный космос, где ни одна планета не сумела остаться в тени, сквозной туннель, и в этом туннеле ляжет белая нить, связующая все эти космические каменья в единое украшение, которому, возможно, суждено обвить собой белую шею существа, что не могло уместиться в оскудевшем уме заключенного. И тут вдруг крик «Парус!» чуть было не раздался в темнице, но узник удержал в себе этот крик — он знал, что ему еще не пришло время издавать звуки, еще не пришло время нарушить свое железное молчание. Белый парус, утренний и микроскопический, явился в эпицентре дали, и узник подумал, что свобода не просто женщина, но истовая и бешеная соблазнительница. Так повар-садист, милосердно готовящий лишь овощи, приправляет их столь умело и виртуозно, что фонтан вкуса до крови терзает души любителей его кухни, так парус плыл и вращался, наматывая на себя невидимые тени света, то ли издеваясь над узником, то ли любя его. Зрение узника (зрение острое и наделенное металлическим отблеском) вылетело из окошка темницы и понеслось по направлению к парусу, и не успел бы крокодил мигнуть своим запеленутым глазом, как это зрение уже вплотную облизывало крупные соленые капли, висящие на вздутой непромокаемой ткани. Терпеть и ждать — это не для воина, а воин остается собой и в плену. Вслед за своим зрением узник вылетел из окошка тюрьмы и устремился к парусу, звонко вспарывая собой йодистый хохочущий воздух. Не успела бы черепаха двинуть своей пластинчатой рукой, чтобы написать на мокром песке слово «волюшко», а узник уже пробил ткань паруса и уносился дальше над морем, ликуя, приветствуя небо, как новорожденные приветствуют Бога, забывая обо всем — о темнице, об ожерелье, о парусе.

Узник был пулей.

2017