Предатель ада

Мальчик рос малообщительным, замкнутым. Обычно он бывал крайне сдержан и немного заторможен, но порой у него случались истерики. Впрочем, зная об обстоятельствах его детства, трудно усмотреть в этом нечто удивительное. Все свободное время он проводил в библиотеке, роясь в старинных книгах. Изучил руническое письмо, интересовался оккультными и магическими практиками. В одной из книг, изданной где-то в середине XVIII века, он увидел гравюру: человек в длинном ниспадающем одеянии, на лбу у него начертан тот же знак, что и у Гарри. Подпись под картинкой лаконично извещала: «The Man chosen to keep the Key of All The Ways» (Человек, избранный хранить Ключ от Всех Путей). С того момента он считал себя магом.

Когда писательница Роулинг начала издавать свои книги о Гарри Поттере, он был уже немолод. После коммерческого успеха книг Роулинг он через своих адвокатов потребовал судебным порядком процент от гонораров за эти книги, но проиграл процесс. Говорят, он угрожал применить магию против Роулинг в случае, если она откажется поделиться с ним своими гонорарами, но в 1997 году он умер в Белфасте от сердечного приступа. То ли он так и не стал могучим магом, то ли писательница нанесла поражающий удар по своему герою во время одной из неведомых магических схваток между ними, где-то в туманном небе над вересковой пустошью. Она нанесла удар прямо в сердце, и маг погиб как Мерлин, убитый чарами леди Морганы, будучи не в силах противостоять женщине. Эта схватка никогда не будет описана в книгах о Гарри Поттере.

Потом я просмотрел рецензию — речь шла о романе «The Thrill» («Дрожь»), изданном в Нью-Йорке, который привлек к себе внимание публики тем, что его написал по-английски один русский писатель, который владел английским слабо, писал с грубыми ошибками, но это и принесло роману успех — английский язык его был так неправилен и прост, а писатель так непрост, что в совокупности это породило эффект успеха.

Пока я пил мелкими глотками свой грейпфрутовый сок, рецензент (в манере ленивого знатока вещей) сообщил мне, что автор пишет так, чтобы было понятно муравьям, но непонятно муравьедам, и местами в романе безусловно звучит искренний голос, но это вовсе не искренний голос, а искренние голоса, шепот и крики сердец, разбрызганных по миру, как кровь по комнате, где произошло жестокое убийство. Эти голоса звучат то ангельски, то по-детски беспомощно, то обретают демонические вибрации, и кажется, все они кричат о том, что на горизонте показались колоссальные приближающиеся фигуры — фигуры гигантских богов будущего. Когда читатель уже почти готов отбросить книгу, чтобы запретить себе растворение в эфирном потоке этих вопящих от страха или плачущих от разочарования голосов (а разочарования в наши дни боятся больше, чем страха, — об этом и написан роман), в этот момент автор вдруг позволяет себе небрежность, лень, излишество, скверный завиток, барство, что, наверное, должно напомнить отравленным жителям современного мегаполиса о привольном аграрном блаженстве, о счастье навеки исчезающих усадеб.

— Вот так виньетка! — воскликнул я, тыча пальцем в картинку под текстом. И, обращаясь к единственному человеку, находившемуся в этот момент кроме меня на веранде, — к молодой красивой женщине в очках, которая стояла у перил и внимательно созерцала ландшафт.

Девушка не удостоила меня ответа. Увы, даже не повернулась ко мне. Я крикнул: