Предатель рода

Последовали тяжелые годы, когда фермеры Дайякавы пытались восстановить свою жизнь, забыть о том опьянении, когда они сжигали своих стражей: крошечный момент для бесконечных возможностей. Память была проклятием для большинства, свинцовым грузом на спинах, который удваивал бремя ярма Гильдии, надетого на их шеи. И если они вообще говорили о бунте, то только приглушенными голосами в темных углах, с опущенными плечами, с горьким вкусом сожаления на языке.

Родители Мичи скончались, когда ей было пять лет, и теперь, без семьи, которая заботилась бы о ней, она чувствовала себя обузой – и относились к ней как к обузе. Она мечтала о том дне, когда станет достаточно взрослой, чтобы найти свой собственный путь. Оставить Дайякаву и голодных призраков, бродящих по ее улицам, далеко-далеко позади.

И однажды в деревню пришел самурай. На поясе у него были скрещены старинные мечи, а по лакированной поверхности ножен взлетали позолоченные журавли. Он носил черное, как человек в трауре, и широкую, похожую на перевернутую чашу шляпу. Рядом с ним шла молодая девушка, покрытая дорожной пылью, с длинной бахромой волос на лице и черным платком, скрывающим ее черты. Когда они остановились на деревенской площади и мужчина снял шляпу, Мичи узнала его глаза. Те же глаза смотрели из-под маски железного тигра, когда самураи разрывали ее родичей на куски.

Их капитан.

Тогда она закричала; схватила деревянный прут и бросилась в атаку, размахивая им со всей силой, на которую способен девятилетний ребенок. И он схватил ее и крепко прижал к своей груди – и держал так, пока она кричала, пиналась, билась и кусалась, призывая проклятия всех богов на его голову. Он держал ее до тех пор, пока внутри нее ничего не осталось, пока она не осела, как сломанная кукла, в его руках.

А потом он заговорил. О том, как сожалеет. О бремени вины. О лживости Пути Бусидо и преступлениях, совершенных во имя верности и чести. О группе, скрывшейся на севере, которая видела истину и поклялась, как и она, никогда больше не преклонять колен и никогда не ломаться.

Он говорил голосом тигра. Голосом, за которым последуют другие люди.

– Меня зовут Кагэ Даичи, – сказал он.

И в тот момент она поняла, что тоже последует за ним.

18

Схемы

Аянэ начинала походить на человека.

На голове немного отросли волосы, черные, как вода в заливе Киген. Несмотря на то что она находилась в камере, горный воздух шел ей на пользу. Кроме того, Кагэ позволили ей несколько раз посидеть на солнце, которое слегка подрумянило ее кожу. Кормили ее свежей рыбой и диким рисом, и она слегка поправилась. А когда смеялась, глаза ее вспыхивали огнем, как фейерверки во время празднования дня Бога Идзанаги.