Предатель рода

Арашитора. Два самца.

И они дрались.

– Шима?

Знакомое слово вернуло ее в комнату, к слепому на один глаз темноволосому мужчине. Гайдзин пристально смотрел на нее, скрестив руки на груди, и взгляд его был совсем не дружелюбным. Светловолосый юноша уставился в пол, посасывая дымящуюся палочку и выдыхая облака серого цвета с медовым ароматом. Боль в голове казалось открытой раной, будто Юкико сверлили за ушами и выбивали долотом позвоночник.

– Ты Шима? – Удивительно, но мужчина со шрамами говорил на ее родном языке.

Конечно, у него был ужасный акцент, но тем не менее он произносил слова на шимском языке. Подойдя ближе, он указал на нее, затем помахал рукой в сторону юга – так ей показалось. Гайдзин сильно хромал, и, когда его правая нога ударяла о камень, она слышала металлический звук.

– Хай. – Она кивнула. – Шима.

Мужчина нахмурился и повернулся к светловолосому юноше, поднял руку, словно хотел ударить, и гневно заговорил на своем языке. Юноша отшатнулся, зажав дымящуюся палку в зубах.

– Пожалуйста, – произнесла она ломким голосом, облизнув губы. – Где я?

– А? – Мужчина в шрамах нахмурился и повернулся к ней.

– Вы меня понимаете?

– Чуть-чуть. – Он сложил указательный и большой пальцы так, будто хотел сжать воздух. – Чуть-чуть.

– Где я? – Она четко произнесла слова. – Где?

Он произнес злую тираду, из которой она не поняла ни слова.

– Я не…

Лицо у него покраснело, он взревел и бросился к койке. Занес руку, и Юкико отпрянула, прижавшись к стене. Он врезал ей по щеке, и она чуть не потеряла сознание от боли, взорвавшейся в голове. Опустившись на матрас, она закрыла один глаз в ожидании нового удара.

– Пётр.

Светловолосый юноша произнес кучу странных слов, и в его голосе явно чувствовалось беспокойство.

Юкико посмотрела на темноволосого гайдзина, почувствовав привкус крови из разбитой губы. Она напряглась и немного приподнялась, насколько позволяли оковы.

– Если ты еще раз коснешься меня, я тебя убью… – выплюнула она.

Мужчина опустил руку, мозолистую, широкую, как боевой веер. Посмотрев на свои пальцы, он пробормотал что-то и снова похромал к юноше, говоря на своем непонятном языке. Юноша вышел из комнаты, оставляя за собой мокрые следы. Мужчина стоял в дверном проеме, поглаживая пальцем шрам под глазом, а над его головой собирались грозовые тучи.

Трясущимися руками он вытащил из кармана деревянную трубку, вырезанную в виде рыбы, и набил ее сухими листьями из кожаного мешочка. Юкико заметила красный мундир с латунными пуговицами под белым плащом и другие знаки различия на воротнике.

Скрещенные мечи.

Солдат?

– Жалеет. – Он махнул ей в лицо. – Он жалеет тебя.

Юкико молча уставилась на ногу мужчины. Она видела металлическую скобу, которая охватывала его голень, и поршневой привод на колене.

Плоть, дополненная механизмами.

Как у Гильдии…

Мужчина щелкнул пальцами по бруску из вороненой стали, вынутому из нагрудного кармана. В его слепом глазу блеснул огонь, а тень от крючковатого шрама на левой щеке увеличилась, пока он раскуривал трубку. Он снова щелкнул пальцами, и пламя погасло.

– Кто вы такие? – спросила она.

Мужчина пожал плечами и пробормотал слова, которые Юкико не поняла. Она опустила голову и стала глубоко дышать, внезапно и ужасно испугавшись. Запах выдыхаемого гайдзином дыма напомнил ей об отце. О приторных клубах, проходивших сквозь седеющие усы. О пальцах в пятнах и раздутом теле, завернутом во всё белое в ожидании огня. А ее там не было. Она даже не попрощалась…

Не плачь.

Не смей.

– Боги?

Она посмотрела в лицо гайдзину. Он указывал на небо, вопросительно приподняв бровь над слепым глазом.

– Есть боги?

– Хай. – Она кивнула. – У меня есть боги.

Мужчина поднес трубку к губам, покачал головой и, выходя из комнаты, произнес сквозь стиснутые зубы:

– Молись.

* * *

Юкико долго сидела в темноте, ожидая, пока утихнет головная боль. Она слышала грохот прибоя и висящий в воздухе запах ржавчины и масла. Дрожа в мокрой одежде, она несколько раз сжимала кулаки, и ремни врезались ей в запястья. И, наконец, когда боль стихла, слабо подрагивая где-то далеко в сознании, она снова активировала свои слабые защитные механизмы, пытаясь выстроить стену, кирпичик за кирпичиком. Бастион из всего, что она могла собрать: ярость, в которой, как уверял Даичи, была ее величайшая сила; воспоминания, которые она использовала в качестве скрепляющего раствора. Вот клинок Йоритомо срезает перья Буруу. Вот могила ее отца. Его кровь у нее на руках. Скрип зубов. Негодование. И, возведя защитную стену, Юкико снова потянулась к Кеннингу.