Предатель. В горе и радости (СИ)

— Вот блять… — повторяет Юра, кривится и передергивается, — Фу, блять… Фу! — замолкает и шепчет. — Не ты фу, Ляль… ну, ты меня поняла…

— Теперь вы уйдете или попросите посмотреть фотографии? — приподнимаю бровь.

— Фу! — Юра опять кривится и оступает. — Лиля, блять! Я вот могу понять оргии, любовниц, сломанные пальцы, вырванные зубы… Но не это. Знаешь, что? Я тоже был влюблен, итить-колотить, в чужую женщину! — повышает голос. — Но не снимал ее на скрытые камеры и не дрочил в уголочке на эти снимки. Я просто ждал своего выхода и жил своей жизнью… Да потом, конечно, были у нас свои сложности, но… вот такого не было.

— Мне насрать на вашу жизнь.

— Вот тихушник, мать его, — Юра приглаживает жидкие волосы на макушке. — Иди и скажи Гордею.

— Нет.

— Он должен знать.

— Пошел он в жопу, — цежу я сквозь зубы. — У него есть Верочка.

— Хуерочка, — Пастухов щурится на меня. — И ведь гадство такое. Пообещал, что буду молчать.

— Отличные вышли похороны? - смеюсь я. — Вы накушались?

Глава 21. Мы живем дальше

Кидаю ветки в костер. Огонь почти сожрал папку с фотографиями, от которой остался краешек и уголок.

Они чернеют и исчезают под всполохами огня.

— Лиля? — вздрагиваю от голоса Алисы. — Ты что делаешь?

— Костерок развела, — отвечаю шепотом и прикусываю кончик языка.

— Я Пастухова сейчас уговаривала лечь спать, — подходит ко мне и вздыхает. — Что за человек? Выхожу на крыльцо, а он качается на качеле. Еще и мне предложил.

— И качеля его выдержала?

— Так хорошая же качеля, — Алиса всхлипывает, — ее Слава… Слава ставил…

Играть сочувствие и печаль куда тяжелее, чем ее проживать.

— Все будет хорошо, — приобнимаю Алису.

— Только вы остались у меня…

— Надо это просто пережить.

— Как? — едва слышно спрашивает Алиса.

— Мы его уже похоронили, — тихо отвечаю я. — Проводили в последний путь, и… теперь только положиться на время, которое лечит.

Что я могу еще сказать свекрови? Только это, и мои слова выходят довольно сухими и безэмоциональными.

Алиса понятия не имеет, что реальность на деле еще хуже, чем она есть для нее сейчас.

Муж — извращенец, а сын нагулял ребенка на стороне, и ее слезы по утрате — это, можно сказать, привилегия, которой я лишена.

И если я вывалю на нее всю правду, то она не выдержит ее. Она из тех женщин, которых можно назвать тепличными. Она добрая, наивная и всегда пряталась за мужем.

Я могу ее добить.

— Как Гордей, держится?

— Держится.

— Он сейчас может отстраниться, Лиля, — Алиса вздыхает. — Он в этом не похож на отца.

Очень надеюсь, что Гордей не унаследовал от отца сомнительные пристрастия в слежке и подглядывании.

Пусть будет только кобелем, который не может удержать дружка в штанах.

— Да, может отдалиться, Лиля. Может оттолкнуть, но это не значит, что ты ему не нужна. Нужна, — находит мою руку и мягко ее сжимает. — Просто не хочет быть для тебя слабым. Ему тоже нужно время, чтобы все понять и осознать… Это так страшно…

Опять всхлипывает, и через секунду плачет в мою грудь. Плечи вздрагивают, а я пустым взглядом смотрю на оранжевые языки огня и искры, что выпрыгивают из него и тухнут.

— Я справлюсь… — шепчет Алиса. — Справлюсь…

И теперь уже рыдает в моих объятиях.

В моей семье между мамой и папой случались ссоры, а вот между свекром и свекровью их не было.

Вячеслав был реально слишком прилизанным со всех сторон, и безукоризненно играл идеального мужа, которого я, бывало, сама ставила в пример Гордею.

Гордей в отличие от отца умел раздражаться, повышать голос и ссориться со мной. Он не отступал от скандалов, которые могли вспыхнуть из-за какой-нибудь мелочи, а его отец мастерски сглаживал все углы со своей женой, что мне казалось правильным.

Если женщина начинает бузить, прикапываться, то надо ее выслушать и поговорить. Вот Вячеслав умел говорить с Алисой, и сейчас я начинаю прозревать.

Не из-за великой любви он был таким.

Он изучил свою жену, как хирург анатомию человеческого тела, и знал, каким надо быть для нее мужем.

— У меня есть вы…

Алиса отстраняется от меня, вытирает слезы и слабо улыбается, вглядываясь в мое лицо.

Боюсь, что на ее месте я бы тоже не заподозрила Вячеслава в той грязи, что я нашла. Обычные люди не ждут от близких, что они могут быть уродами, и этим пользуются. Нас так легко обмануть, если знать подход.

— Что же, — Алиса кутается в халат, — будет за нами наблюдаться с небес.

Нет, спасибо. Не хочу, чтобы он еще мертвым за мной следил.

— Он прожил хорошую жизнь, — выдыхает Алиса, — и столько людей будут помнить его… Все хорошо… Мы с ним еще встретимся… Он дождется меня…

— Только вы не торопитесь с ним на встречу, — ежусь от холодного ветра, что вырывает из костра веер оранжевых искр.

— Не буду, — держит меня за руки. — Сейчас главное — друг друга беречь.

Вот я и стараюсь сберечь хрупкую иллюзию обычной семьи, по которой расползаются черные трещины.

— Мы будем все по нему скучать, — Алиса печально улыбается на затухающий огонь. — Теперь я ему буду цветы покупать.

Очень неловко.

Если честно, хочется просто уйти.