Предатель. В горе и радости (СИ)

— Копаешься и копаешься, — с угрозой повторяет Вера. — Я столько в себе копалась из-за тебя, что пусть теперь Ляля покопается. И знаешь, я поставлю на то, что она съесть все, что я ей скормлю, и начхает она на твои оправдания, но… Их же не будет, да? Ты не будешь оправдываться, потому что мы тут сидим с тобой каждый день. болтаем, молчим, курим, расходимся и потом вечером вновь встречаемся перед тем, как ты вернешься в свою идеальную семью. Ты не прогоняешь меня, потому что с женой ты так не посидишь.

Победоносно усмехается.

— Я фантазировала о том, что однажды тебя соблазню, утру нос Лиле, но вышло куда интереснее и глубже, — смеется. — Но она и другие этого не поймут, поэтому я пойду по пути шалавы, которая влезла в чужую семью. Ты этого достоин, пупсик, — посылает мне воздушный поцелуй. — Достоин грандиозного скандала. А, может, все решат всё замять? Как думаешь? Тебе не любопытно? Господи, я хочу посмотреть на рожу твоего отца, когда я и ему лапшу на уши навешаю.

— У меня нет слов, — смотрю перед собой.

— О! — опять смеется. — Я еще потрясу тестом на беременность.

— Может, тебя с крыши скинуть?

— Это тоже вариант, — Вера с готовностью соглашается. — Сесть в тюрьму. Мне нравится, — откидывается назад. — Кстати, я тут на днях с художником со своим встретилась.

— И?

И опять я не ухожу. Вновь вытаскиваю сигарету, щелкаю зажигалкой и затягиваюсь горьким дымом. Мне нужны не потрахушки. Мне нужны разговоры, близость человека, который сам оказался слабым и растерянным на жизненном пути. И вместе с этим я тоже нужен Вере. Нужен и мое присутствие тоже сейчас важно для нее.

— Ну, ты прав. Я конченная дура, Гор. И я не буду против, если ты скинешь меня сейчас с крыши.

?

Глава 38. Поговори сейчас

— Ляль, — Гордей заходит в комнату.

— Что? — наношу кисточкой розовые румяны на скулы.

Почему-то чувствую глухое раздражение, когда он закрывает дверь. Я откладываю кисть, с щелчком закрываю румяна и встаю.

— Надо поговорить. Серьезно поговорить.

— Говори, — окидываю свое отражение придирчивым взглядом и поправляю ворот блузки.

После шагаю к двери, открываю ее и повторяю:

— Говори, я тебя слушаю.

Он хватает меня за руку, разворачивает к себе и рычит:

— Ты можешь хотя бы посмотреть на меня?

— Да что тебе опять не так? — вырываю руку из его захвата. — Что ты хотел?

— Поговорить! Куда ты побежала? — он всматривается в мои глаза.

— Ну, слушай, мой дорогой, у меня дел сейчас вагон, — фыркаю я.

— Каких?! — повышает голос.

— Да и что ты мне скажешь? Опять начнешь требовать того, чтобы я по каждому чиху звонила тебе, чтобы в рот тебе заглядывала, чтобы заперла дом и не пускала твоего отца, потому что тебе видите ли не нравится, что он помогает мне по дому.

— В чем тебе помочь по дому, а? — он медленно выдыхает. — Я, блять, нанял тебе домработницу, которая уж точно может за продуктами съездить!

— Мне не нужны чужие люди в доме!

— Так я тебе тоже, похоже, чужой! — рявкает на меня.

— Ясно! — отмахиваюсь от него и выхожу из комнаты. — Тебе бы опять лишь бы поорать. И как обычно у тебя повода нет, вот ты его и выискиваешь!

— Остановись, — он идет за мной и клокочет. — Ляля! Подождут твои очень важные дела!

— Нет, не подождут, — оглядываюсь. — Может, тебе подождать?

Не хочу с ним сейчас никаких разговоров. Испортит утро очередными претензиями, в которых нет конкретики и много злости.

— Мне подождать? — усмехается он и недобро щурится.

— Да, тебе подождать, — пожимаю плечами. — Не настроена я на твои очень серьезные разговоры.

— Я тебя понял, — из его голоса исчезает раздражение и гнев, — понял.

***

После этого разговора, если его можно назвать разговором, через несколько дней умер свекр. И эти дни были на удивление спокойными, ровными и без лишних эмоций со стороны Гордея.

К вечеру перед днем икс я все же решилась поинтересоваться, а о чем Гордей хотел поговорить, а он сказал, что это ерунда. И меня удовлетворил его ответ. Я его поцеловала в святой уверенности, что у нас все хорошо и сладенько заснула.

— Ты хотел тогда поговорить о Вере и разводе? — спрашиваю я у машины.

— Когда? — он разворачивается ко мне.

— За пару дней…

— Нет.

Тянет руку к дверце, чтобы ее открыть, но я хватаю его за предплечье:

— Тогда о чем?

— О том, что так жить больше нельзя.

Это я сейчас с ним очень согласна, потому что вскрываются очень отвратительные подробности из нашей семьи, а он сам уже отошел в сторону от меня.

Ну, как отошел. Я его отталкивала раз за разом.

— Тебе стоило тогда меня остановить, — шепчу я. — Добиться разговора со мной.

— И как же? Запереть в подвале, облить холодной водой, приковать к стене? — вскидывает бровь.

— Поговори сейчас.

— Садись, — открывает дверцу. — Поговоришь с Аллой.

— Гордей…