Предательство истины

Лена, в голосе которой звучали одновременно и печаль, и возмущение, добавила:

– Это был не один, а два взрыва. Второй последовал чуть позже. Оба были из раздевалок. – Она еще сильнее напряглась и продолжила, указывая на комнату: – Мы видели, как украинские солдаты тащили тяжелые ящики с взрывчаткой туда.

Женщины продолжали описывать последовавший за этим хаос: рухнувшие стены театра, пыль, крики, отчаянные поиски близких под обломками.

Валя кивнула и добавила:

– Я помню, как Дима, восемнадцатилетний парень, после взрыва отчаянно кричал о помощи. Он потерял мать и сестру в этом взрыве. Мы делали для него все, что могли: промывали раны водкой и накладывали импровизированные повязки.

В помещении царила атмосфера глубокой тоски.

Валя показала фотографию на своем телефоне:

– Это дети в драматическом театре. Сон был для них единственным спасением от ужасов, творящихся снаружи.

Она прокручивала фотографию за фотографией, показывая нам результаты кровавой бойни и испуганные лица.

Маша, пытаясь разрядить обстановку, подшутила над Валей по поводу ее таланта запечатлевать такие моменты:

– Вы что, военный фотограф?

Мимолетный смех стал короткой передышкой от невеселых рассказов.

Печальным голосом Валя продолжила:

– После этого мы укрылись в бомбоубежище на улице Казанцева. Но даже толстенная дверь советских времен не могла защитить нас от того, что происходило снаружи. ВСУ и «Азов» использовали наше убежище как укрытие для своих подразделений. Они стреляли по русским танкам и отступали в наш подвал, на который затем сыпался град снарядов и пуль.

Майк, не сдержавшись, попросил Машу перевести:

– Вы хотите сказать, что ВСУ намеренно привлекали огонь противника к укрытию, ставя под угрозу жизни мирных жителей?

Валя ответила утвердительно, ее голос звучал решительно:

– Совершенно верно. Наше убежище превратилось в поле боя. Женщины, дети и старики попали под перекрестный огонь.

Стратегия была ясна: спровоцировать русских на атаку и увеличить число жертв среди мирного населения. Жестокая стратегия, выставляющая русских кровожадными чудовищами, а украинцев – жертвами. Такое мы наблюдали неоднократно в исполнении тех, кто хорошо разбирался в искусстве военной пропаганды. Я не мог отделаться от мысли, что к этому причастно ЦРУ.

В голосе Лены сквозило презрение:

– Как будто мало нам было обстрелов. Где-то рядом засел украинский снайпер. Мы были под его прицелом, не могли убежать, периодическими выстрелами он напоминал нам о том, что мы в ловушке со всех сторон.

– Даже если бы мы попытались сбежать, украинские военные нас остановили бы. А может, и вообще бы убили. Для них мы были опасными свидетелями их преступлений, – с ощутимой злостью добавила Валя.

После этого наступила давящая тишина, пока мы пытались осмыслить весь ужас ее слов.

– Был один мужчина, – наконец произнесла Валя с благодарностью в голосе, – который принес попугая. Дети его гладили, играли с ним. Звонкий смех раздавался в нашем укрытии, помогая хотя бы на несколько минут забыть о том, что происходит на самом деле.

Валя печально опустила глаза, погрузившись в воспоминания.

Лена добавила:

– Наши обшаривали склады, пытались найти что-нибудь вкусненькое детям, какие-нибудь конфеты или печенье. Что-то, чтобы поднять настроение хоть чуть-чуть. – Она посмотрела куда-то вдаль. – Волонтеры принесли одеяла, полотенца, даже туалетную бумагу. Несмотря на весь ужас, они пытались нам хоть немного помочь.

Майк непонимающе нахмурился:

– Я помню, много раз говорили о гуманитарных коридорах. Вы не могли ими воспользоваться?

С горечью в голосе Валя ответила:

– К тому времени, как нас согнали в драмтеатр, никаких коридоров уже не было. Мы пытались найти какой-то способ выбраться, но нигде не было ни машины, ни автобуса, которыми можно было бы воспользоваться.

Майк продолжил расспросы:

– Кто в этом был виноват? Украинцы или россияне?

Маша повернулась к женщине постарше и перевела вопрос. Уверенный ответ последовал незамедлительно:

– Украинцы. Русские еще даже не дошли сюда.

Лицо Майка приняло озадаченный вид.

– Но украинское правительство утверждало, что были выделены транспортные средства для эвакуации.

Валя холодно взглянула на Майка и сообщила:

– Пока не пришли русские, в городе не было ни одного автобуса. Только потом началась массовая эвакуация, тысячи людей уехали в Россию.

– Двадцать третьего марта мы вернулись домой. Через два дня в Россию поехали десятки, если не сотни автобусов с людьми, – добавила Лена.

Тяжелым от эмоций голосом Валя продолжила:

– Когда мы вернулись в Мариуполь, мы как будто приехали в другую страну. Конечно, откуда-то издалека доносился грохот взрывов, но мы решили не оставаться в стороне и попытались заняться полезным делом. Несмотря на прохладную мартовскую погоду, мы готовили на улице еду и раздавали нуждающимся.

Я окинул взглядом то, что осталось от здания театра, и попытался представить, что здесь было в спокойное мирное время.