Предательство истины

Пока Алексей ждал свой протез, мы решили временно перевезти его в Москву, чтобы обеспечить высококачественную медицинскую помощь и уход. Алексей, Ясмин и ее дочь остановились у меня. На него было больно смотреть: шрамы и раны покрывали практически каждый сантиметр его тела, а упадническое настроение граничило с клинической депрессией.

Но шли дни, мы делились историями в узком теплом кругу близких людей, и однажды в глазах Алексея я снова увидел огонек – тот самый огонь, который грел людей вокруг него в подвалах Святогорска.

Он был потрепан, но не сломлен, в шрамах, но не побежден. Наблюдая за ним, я понял, что эта глава его жизни, пусть и наполненная болью, была лишь эпизодом. Алексей, молодой сердцем и стойкий духом, шел к выздоровлению, рядом с ним была Ясмин, и у меня не было сомнений в том, что их ждет светлое будущее.

Ужас в Мариупольском драмтеатре

Руины Мариупольского драматического театра были яркой демонстрацией реальных ужасов войны. Обломки кирпичей, выгоревшие занавески и оглушительная тишина резко контрастировали с тем, для чего это культурное учреждение было создано – искусством, радостью и творчеством. Сейчас это очередное выжженное поле боя. Осторожно шагая по растрескавшейся плитке, я думал о том, каким это величественное здание было до войны.

В апреле 2022 года, практически сразу после взрыва, журналисты на цыпочках ходили по неровному полу, тщательно документируя все, что удавалось обнаружить среди обломков. Все указывало на то, что реальность произошедших событий разительно отличалась от того, что показывали в вечерних новостях гражданам западных стран. Обгоревшие винтовки и остатки снарядов были разбросаны возле разбитых окон – это здание действительно использовалось в качестве опорного пункта украинских войск.

Тогда я записывал на видео все, каждую мелочь. Сейчас, почти полгода спустя, я вновь здесь, чтобы своими глазами увидеть, как проходит восстановление театра.

– Не могу поверить, что они могли использовать такое место, – пробормотал я, повернувшись к своему спутнику Майку Джонсу.

Нахмурив брови, он казался не менее обеспокоенным.

Позднее к нам присоединилась Маша, которая нашла двух свидетельниц тех ужасных событий и договорилась с ними об интервью. Это были пожилые женщины по имени Валя и Лена. В их глазах читалась тяжесть пережитого, когда они начали делиться своими историями.

Валя тихим мягким голосом заговорила первой, и Маша переводила:

– Восьмого марта нас срочно отправили в театр. Мы не понимали, что происходит. Во время одного из обстрелов нас эвакуировали сюда, чтобы мы могли укрыться от развернувшего хаоса.

Лена подхватила:

– Пока мы ютились внутри, театр вместе с нами заняли не русские, а украинские солдаты. В подвале подло спрятались азовцы, они постоянно снимали нас на камеру.

Самый кошмар происходил в подвале. Там находилось порядка двух тысяч мирных жителей, в основном женщин и детей. Еще недавно помещение использовалось для репетиций и хранения разнообразных декораций для представлений. Теперь там укрывались напуганные люди, не зная, увидят ли еще когда-нибудь солнечный свет.

Использование гражданских в качестве живого щита – жестокое преступление. Стратегическая уловка, чтобы выставить Украину жертвой.

Когда мы с Майком спросили о том, как с ними обращались украинские военные, Валя замешкалась.

– Они были очень агрессивными. Требовали, чтобы мы, гражданские, особенно женщины, забирали тела военных с передовой.

С удивлением в голосе я осторожно прервал ее:

– Они отправляли невинных мирных жителей в зону боевых действий?

– Да, – подтвердила Валя.

Голос Вали дрогнул, но она продолжала, а Маша послушно переводила каждое слово:

– Представьте постоянный грохот выстрелов и снарядов. Мы были в ловушке, как крысы. Было большой удачей, если детям удавалось хотя бы на несколько минут увидеть солнечный свет. Но он пропадал так же быстро, как и наша надежда на спасение. К нам присоединились немногие бездомные, которые оставались в городе, помогали нам готовить те немногие остатки еды, что у нас были… – Она на мгновение замолчала, погрузившись в страшные воспоминания. – Когда из города выехала вся элита и военные, обстрелы усилились. На улицах вокруг, например, на Куприна, канонада не утихала.

Валя и Лена рассказывают нам с Майком Джонсом свою историю, а Маша переводит каждое слово

Мы зашли в разрушенный драмтеатр, где каждый шаг напоминал о трагедии. Голос Вали дрогнул, но она продолжала:

– Многие собрались здесь, – она указала жестом на полуразрушенную комнату, – когда на нас обрушились стены. – Рука изменила направление, пальцы дрожали. – Взрыв прогремел оттуда, нас швырнуло в одну сторону, потом в другую. Все вокруг потемнело.

Мы и другие журналисты внимательно слушали и записывали каждое слово этой ужасающей истории.

Голос Маши, обычно спокойный, почти сорвался, когда она сообщила:

– После скромной трапезы, которую они называли «капустной икрой», прогремел взрыв – мощный, оглушительный взрыв. Среди обломков и пыли исступленные голоса звали своих детей, своих родных.