Читаем Предел тщетности полностью

Не спрашивая разрешения, они повесили одежду в шкаф и застыли молча передо мной, рядком, будо две матрешки, женщина без талии, мужчина без шеи, с одинаковым выражением лица. Глаза их светились смесью наглости и подобострастия.

— Извиняюсь, я не Петр Николаевич, вы ошиблись, — только и оставалось признаться мне, на что визитеры хором засмеялись, вежливо, но убедительно.

— Шутник, вы, Петр Николаич, я это сразу заметила, когда вы нас в гости приглашали, — промолвила женщина, кокетливым жестом поправляя волосы.

Я решил не спорить и пригласил их располагаться в гостиной, а сам ретировался в кабинет, чтобы позвонить Петруччо.

— Совсем забыл, мать моя женщина, — услышал я голос друга.

Петька поведал, как на одном фуршете около месяца назад его познакомили с колоритной парой подающих надежды авторов, то ли муж с женой, то ли брат с сестрой. Приятель так настойчиво подсовывал начинающих литераторов, крепко схватив за рукав, что избежать личного контакта с будущими корифеями пера никак не получалось. Издатель Сапожников находился в приподнятом настроении и желал это состояние усугубить до упора, но приятель вцепился мертвой хваткой именно в правую руку, державшую наполненный бокал. Пара начинающих писателей, в точном соответствии с военной тактикой рассредоточилась вокруг Петьки таким образом, что полностью отрезала пути к отступлению. Устраивать потасовку не входило в планы, отвертеться не было возможности, и Петруччо принял Соломоново решение — пообещав всяческое содействие, вручил назойливым авторам свою визитку. В последний момент остатки сознания сработали как спасательный круг, он дал им карточку с адресом и телефоном квартиры, в которой бывал редкими наездами и застать его там можно было, только круглосуточно дежуря у подъезда. Память Сапожникова сыграла с ним злую шутку — он забыл, насколько целеустремленным может быть человек, рвущийся к славе. За месяц братишка с сестричкой, пытаясь встретиться с издателем, довели охрану до белого каления, действуя настойчиво, но в рамках закона — не реагировали на провокации, оставались безучасны к завуалированным и неприкрытым оскорблениям, ежедневно по нескольку раз справляясь о нахождении и самочувствии Петруччо. Петьке, конечно же, доложили о странной парочке, но он, занятый делами, только отмахнулся. Когда понял, что гости решили взять его измором, объявил мораторий на посещения творческой квартиры, решив, что проблема со временем рассосется сама собой.

— Гони их в шею, — закончил свой рассказ Петька.

— Легко сказать, — с сомнением возразил я. — У нас разные весовые категории. Меня борьбе сумо не обучали.

— Ну придумай что-нибудь, только без смертоубийства. Ну и я со своей стороны покумекаю, — засмеялся Петька, и я понял, что он мне в этом деле слабый помощник.

Положив трубку я подошел к двери, осторожно приоткрыл ее, чтобы в щелку понаблюдать за гостями. Сестрица выложила из сумки стопку отпечатанных листов стандартного размера, видимо рукопись. Судя по толщине в два кирпича, роман тянул на монументальное полотно, сравнимое с Войной и Миром Тостого, как минимум в трех томах. На этом ее миссия закончилась и она застыла, сидя с прямой спиной, положив пухлые руки на колени, как школьница на уроке, уставившись в неведомую точку на стене. Выйду, надо будет посмотреть, что там ее так заворожило, раз взгляд не отвести. Братец же, наоборот, вел себя несколько фривольно, моментально освоившись, тут же закурил и развалился на диване, по хозяйски раскинув руки по спинке. Сестра, не отводя взгляда со стены, шикала на него, призывая к порядку, брательник в отместку пускал ей дым в лицо.

Посчитав рекогностировку законченной, я открыл дверь и вышел в гостиную. Брат немного подобрался, но вальяжное выражение с лица не стер, и мне показалось, что именно он играет первую скрипку в тандеме. Сел в кресло напротив них, решив, что ни в чем не буду их разубеждать. Раз уж судьба дала мне такой шанс, побуду-ка я некоторое время маститым писателем, дающим советы только ступившим на эту стезю новичкам, а там куда кривая вывезет.

Итак, — начал я, мучительно вспоминая какую-то сцену из фильма. Не вспомнил и неожиданно предложил. — Чай, кофе, есть водка.

Гости ответили в один голос слаженным ансамблем, я услышал «кодка», из чего рассудил — сестре кофе, брательник не откажется водяры. Я прошел на кухню, включил чайник, пока он закипал, быстро соорудил на подносе легкую закуску и вернулся к гостям буквально через пару минут.

Мне не впервой ошибаться, сестрица плеснула себе горячительного, а брат пододвинул чашку с кофе, смешав все расклады в моей голове. Мы чокнулись с сестрой, подняв стаканы, я кивнул брату и выпил. Непринужденность за столом не появилась, но стало значительно легче.

— Итак, что вас привело в мою скромную обитель? — фраза провучала фальшиво, но раз начал играть, продолжай. — Кстати, с кем имею честь…

— Чертопраховы, — вступила в разговор дама, — Елизавета и Виктор.

После этих слов парочка слегка привстала и опять поклонилась со смущенной улыбкой.

— А по батюшке, не Варфаламеичи часом?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары