— Ты, Дуня, сыпешь терминами, слабо понимая их значение, — черт подумал и поднял ставку, запулив еще одну пачку денег на колени «Плотной Лизы», — лучше не произноси их вслух.
Варфаламей стоял в задумчивости, покачивая замшевой кедой над очередной стопкой тысячных, напоминая футболиста, который долго примеряется, прежде чем пробить штрафной удар. Начинающие писатели, как завороженные, следили за маятниковыми движениями его ноги. Наконец черт, передумав бить, поставил кеду на стопку, опершись руками на колено, обратился с вопросом не к соавторам, а к грифу, который закусывал, стащив из под носа Дуньки бутерброд.
— А зачем им понадобился Гитлер?
— Чтобы предать его справедливому суду общественности, — опередила грифа Плотная Лиза.
— Нет, не годится. Общественность не бывает справедливой. И потом, суд — прокуроры, защитники — скукотища. А ты что думаешь, мон ами? — Варфаламей повернулся по мне.
Хотелось пожать плечами, у меня не было ответа, но, увидев обращенный ко мне, как к последней инстанции, взгляд Плотной Лизы, решил подыграть брату с сестрой.
— Суд — это всегда интересно, а уж процесс над Гитлером никого не оставит равнодушным, — как можно весомее произнес я, ощутив волну благодарности исходящую от Елизаветы Чертопраховой.
— Гитлер дожен потеряться во времени, — раздался голос Василики. Все посмотрели в другой конец комнаты.
Учительница, скорее всего, давно пришла в себя, но не подавала виду, оставаясь лежать бревном рядом с пылесосом, опасаясь жутких последствий неожиданного появления нечистой силы. Убедившись в мирном течении разговора, не вытерпела, решив вступить в него на правах полноценного участника. Василика села на пол, поправила растрепанные волосы, одернула полосатую блузку, демонстрируя невозмутимость. Вся честная компания внимательно следила за ее медленными, как у сомнамбулы, движениями, ожидая продолжения.
— Он может убежать из под стражи, перескакивая через десятилетия, от Сталина в наше время, включая годы правления Хрущева, Брежнева и всех остальных по сегодняшнее число.
— Во-о-т, — засмеялся Варфаламей, — умница… дай я тебя расцелую.
Василика зарделась, атмосфера полностью разрядилась, посыпались шуточки скабрезного характера относительного возможного альянса Варфаламея с учительницей, зверинец и его невольные обитатели веселились от души.
Мне стало плохо, тошно, зашумело в голове, я перестал понимать, где нахожусь и почему за шесть дней до смерти вынужден слушать пустые размышления о необычайных похождениях Гитлера на просторах нашей многострадальной Родины. Стараясь остаться незамеченым, я вышел из-за стола и побрел в кабинет. Сел в кресло, и силы оставили меня. Последнее, что я услышал, был залихватский крик Дуньки под дружный хохот собравшихся — «А Хрущев Алоизычу кукурузным початком в усатую харю.»
Глава 15. Пять дней до смерти
Ночью мне приснился сон — Плотная Лиза, водрузившись на журнальный стол, медленно раздевалась, покачивая необъятными бедрами под задорные возгласы присутствующих, под потолком аэропланом барражировал гриф, осыпая развратницу дождем из купюр. К ноге грифа была привязана длинная развевающаяся лента с надписью «На Берлин!». Стол выл, изогнутые ножки скрипели, шатаясь под весом полуголой Чертопраховой, перламутровыми конфетти носилась в воздухе Дунькина муха, непорочно размножившись в навозную стаю, черт с Василикой плясали в обнимку, шампанское лилось рекой, трам-пам-пам… Лишь один персонаж не принимал участия в пирушке, в дальнем углу комнаты, скорчившись на ковре, положив голову на зеленый пылесос, в ожидании справедливого суда посапывал рейсфюрер Германии Адольф Гитлер. Лица весельчаков закружились оранжевыми пятнами, слившись воедино в огромное, пылающее хохотом, ослепительное солнце, оно приблизилось вплотную, заслонив горизонт и взорвалось, брызнув лучами — я проснулся. Голова трещала, как старый ржавый будильник опущенный в пустое ведро, похмелье было страшное, и это удивляло — вчера я практически не выпил ни грамма.
Еще одно удивление было связано с тем, что я проснулся не за столом, чьи-то заботливые руки перенесли меня на кровать, раздели и укрыли одеялом, чтоб мне так жить до самой смерти!
А до нее осталось всего ничего, пять денечков, сто двадцать часов чистого времени, если не смыкать глаз перед тем, как закрыть их навсегда. На спинке стула у изголовья лежал коричневый велюровый халат, в него я и облачился, чтобы встретить новый день. Перед дверью невольно зажмурился, представляя какой разгром учинила литературная тусовка ловцов Гитлера, не дай бог, придется убираться. Вопреки ожиданиям, в комнате было прибрано, вычищено, ни одна мелочь не напоминала о вчерашнем разгуле. Спокойная тишина воцарилась в утренней квартире, лишь с кухни раздавались еле различимые слабые шорохи. Еще не веря в счастье, я наслаждался покоем, даже голова стала меньше болеть. На кухне беседовали две дамы — крыса что-то увлеченно нашептывала в ухо Василике, сидя у нее на плече. Я успел разобрать лишь последнюю фразу.