Читаем Предел тщетности полностью

Третий Танькин муж, тоже принадлежавший к миру искусства, оказался редким занудой, да еще и попивал. Писатель фантаст, некогда бывший на слуху, к тому счастливому моменту, когда его подобрала подруга дней моих суровых, вышел в тираж, пробавляясь редкими переизданиями собственных опусов. О литературных достоинствах его раннего творчества судить не могу, фантастика не моя любовь, и даже не симпатия, но слыша постоянные жалобы на злыдней издателей, предполагаю — выдавить из себя хоть каплю стоящего он уже не мог. Самое худшее состояние человека, напоминающее упрямую и потому глупую спесь перезрелой красавицы, с изумлением обнаружившей, что ее отвисшими грудями никто не спешит полакомиться, в некогда стройных рядах поклонников гудит тишина, а у последнего полоумного воздыхателя, значительно старше ее, давно не стоит. Танька тащила писателя за уши из ямы творческой импотенции, а писатель тянул из нее деньги, издавая за свой счет (точнее за счет жены) мертворожденные романы, которые не раскупались. Непроданными книгами было забито все свободное пространство жилища супругов — фолианты стопками кирпичей высились на шкафах, грозя убить при землетрясении, валялись кучей около батарей, заполонили коридор, оставив узкий проход, сгрудились на широких подоконниках, закрывая доступ свету и омрачая существование — квартира напоминала разоренный врагами дом музей одного автора, впопыхах брошенный при отступлении. Единственным существом, интересовавшимся творчеством писателя, был Танькин кот — он с маниакальной регулярностью обходил залежи макулатуры в обложках и метил подведомственную территорию. Книги, как губка впитывали кошачий запах — вонь стояла неимоверная. Танька, обожавшая собирать дома шумные компании, очень скоро ощутила вокруг себя пугающую пустоту — нет, друзья и приятели не отвернулись от нее, с удовольствием общались при встрече, но под любым предлогом увиливали от приглашения скоротать вечерок у красивого камина. Через два года, окончательно осатанев, Танька выгнала литератора взашей, через три месяца официально развелась, но еще год препиралась с ним по телефону насчет брошенного имущества — писатель никак не хотел забирать опостылевшую библиотеку, но и не давал согласия, стращая судебными разбирательствами, на уничтожение драгоценной коллекции. Понимая, что к писательской совести взывать бесполезно, бывшая супружница грозила ответным иском — под книги она арендовала гараж знакомого, куда и вывезла их сразу, как только фантаст исчез с горизонта. Танька брала писателя на понт, судиться она не стала бы под страхом смертной казни — позора больше, чем прибыли. Да и денег за используемый не по назначению гараж, ставший Меккой для дворовых котов, по причине исходящего запаха, я с нее, понятное дело, не брал (есть другие способы вознаграждения), но как иначе воздействовать на негодяя? Писатель же был не только не против судебной тяжбы, наоборот, всеми силами добивался рассмотрения возникшего конфликта в суде, с максимальным освещением хода заседаний в СМИ, надеясь таким образом привлечь к своей персоне утраченное внимание. Он распространял о Таньке небылицы, одна нелепее другой, выставлял ее кровожадной фурией, обокравшей бедного поэта и надо сказать, многие ему верили.

Любой человек может попасть в неприятное положение; часто выходит, что руку помощи готовы бескорыстно протянуть значительно большее число людей, чем ты рассчитывал, но и количество злопыхателей, желающих утопить в дерьме, приводит порой в недоумение — вроде бы, им-то с чего?

Да ни с чего, живем мы тут и видим, как ты пролезла из грязи в князи с помощью известного места, катаешься как сыр в масле и в ус не дуешь, а мы горбом, кровавыми мозолями, экономя на полдниках, и то не можем дотянуться до твоей пятки на пьедестале. Так и получи сполна, разверни и нюхай, чтобы жизнь медом не казалась.

Я утешал Таньку, как мог, по недомыслию предлагал набить писателю морду, встречая резонное возражение — ему только этого и надо, любой скандал лишь лыко в строку.

Наконец, в одно прекрасное утро я не выдержал, заказал машину с грузчиками и освободил гараж от ненужного барахла. Проклятия и угрозы со стороны бывшего мужа посыпались в мой адрес, Танька впервые посмотрела на меня с уважением, а вся истории потихоньку сошла на нет.

Разведенка, вдова в квадрате, Танька вынесла из третьего замужества стойкую нелюбовь к творческой интеллигенции, питая особое презрение к литераторам, за мраморным величием которых скрывались мелкие, завистливые цурипопики, как она их теперь называла.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары