Читаем Предел тщетности полностью

Такси остановилось, Танька наклонилась к шоферу отсчитать деньги, а я вышел из машины, прошелся вдоль ограды, разминая затекшие ноги. Танька, рассчитавшись, вылезла следом за мной, направилась к воротам и остановилась, хлопнув себя ладонью по лбу.

— Вот дураки-то, цветы забыли купить.

— Ну и что, — я пожал плечами, — Мишке они без надобности. Он не обидится.

Нам пришлось пройти всю территорию больницы, морг находился в дальнем углу, чуть в стороне, чтобы не мозолить глаза больным и выздоравливающим, навевая мысли о печальном. Чужое человеческое горе обязано быть на задворках. Становясь повседневным, оно теряет остроту — у людей итак невзгод навалом, у каждого за плечами полон короб с верхом, нельзя требовать от них сопереживания по любому скорбному поводу, путая защитную реакцию с бесчувственностью.

Ненавижу март. Казалось бы, кончились вьюги и холода, весна наступила. Судя по календарю, доели блинную неделю, ан нет, зима продолжает куражиться напоследок, выматывая душу и нервы. Солнце блеснет, пригревая и подавая надежду, но тотчас скроется за пудовыми облаками и налетит колючий ветер, пронизывающий до печенок.

Около белого в подтеках двухэтажного здания стояли два похоронных автобуса, кучковались группы, с цветами и без, с буднично-печальными лицами. Если закрыть глаза на несколько траурных венков с лентами, стоящих у стены по обе стороны от входа, да на черные полосы по бокам автобусов, нестройное скопище людей вполне можно было спутать с группой туристов, выезжающих за город посетить усадьбу любимого поэта.

Мы подошли и остановились с краю, невдалеке от трех мужиков, с серьезными лицами рассказывающих друг другу анекдоты, судя по доносившимся обрывкам, да мелькающим куцым улыбкам. Когда становилось совсем невмоготу сдерживать смех, они отворачивались от основной массы народу и поворачивались к нам, гасили хохот, покашливая в кулак. Танька пошла на разведку, а я, чтобы занять руки, закурил. Когда коту делать нечего, он яйца лижет, а я закуриваю.

Захотелось выпить, я повернулся лицом к серому бетонному забору, достал плоскую фляжку и в последний момент передумал. Таким галопом мне до поминок точно не доскакать, либо упаду без сил, либо овес раньше времени кончится.

Танька возвращалась деловито — быстрым шагом, мудрое ее лицо озарялось истиной — она была уже не просто красивой женщиной в годах, а носителем информации, великой тайны буржуинской. С похожим выражением лица старый еврей перед смертью рассказывал пожилым детям секрет заварки чая.

— В общем, мы вторые. Сначала идет девушка, разбилась в автокатастрофе, а потом уже наша очередь, — выдохнула Татьяна на подходе.

— Не уверен насчет тебя, но я очередь не занимал и в те ворота не спешу, могу подождать пару десятков лет, — Танька хотела что-то резко возразить, но я ее опередил, — Не обижайся ради бога, просто я не знаю, что сказать, а молчать — язык замерзнет.

Как бы в подтверждение моих слов Танька поежилась, потом притянула меня к себе поближе и почему-то зашептала на ухо.

— Вон та женщина в синем пальто — Мишкина дочь, жена не прилетела, не успевает, дела неотложные в забугорье немецком, рядом с дочерью сестра с мужем, ты ее помнить должен, она на четыре класса раньше нас училась, левее еще какие-то родственники, вон те трое одногруппники институтские. Остальные девушку пришли провожать.

Она хотела еще что-то важное добавить, но тут из-за поворота показался мужчина лет пятидесяти в дорогом, я бы даже сказал, неприлично дорогом, неподобающе случаю шикарном сером пальто. Он нес букет белых хризантем. Описание мужчины с крупным солнцеобразным лицом, короткой шкиперской бородкой, глубоко посаженными черными глазами, приплюснутым широким носом, желто-коричневым естественным загаром не из солярия могло бы стать началом большого монументального романа, если бы не безмятежная улыбка до ушей, улыбка, которую практически все ненавидели, кроме близких друзей.

— Петруччо, — радостно ахнула Танька и замахала рукой. Мужчина среагировал на Танькин призыв мгновенно, изменил траекторию пути и направился в нашу сторону.

Петруччо, Петька Сапожников, Сапог появился в нашей компании нежданно-негаданно, благодаря одному совершенно возмутительному происшествию, случившемуся в школе. Учился Петька в параллельном классе, однако вечная сияющая рожа была знакома всем, начиная от учителей кончая гардеробщицей. Других достоинств за Петруччо не наблюдалось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары