Читаем Предел тщетности полностью

— Сбежали, бросили меня в ответственный момент, еще «сотоварищи» называются. Я думал, ты, Варфаламей, ринешься в бой — схватишь связку пузырей со стола, вспрыгнешь верхом на Дуньку, вместо папахи Шарика на голову натянешь, да закидаешь недругов коктейлями Молотова, а остатки вражеской милиции обратишь в бегство, рубая бутылкой, как шашкой, направо и налево. У тебя складно ею махать получается, чуть что, из ножен достаешь, и усы как у Буденного — подкрутить малость, вылитый.

— Какая чудную картину Никитин изобразил, — Дунька сжала лапки в истоме, — Варфаламей в воинственном экстазе, верхом на мне. У меня аж в грудях защемило.

— Двести сорок пять — Дунька ягодка опять, — продекламировал гриф, перелетел с банки на край блюдца и сунул клюв в водку. Варфаламей, как верного пса, погладил грифа по голове.

— Ты вчера пенял, что соратники без спросу влезли в ваш продуктивный разговор с Бессоновым, — черт улыбнулся мстительно, покручивая кончики усов, — мы сделали далеко идущие выводы из своего ошибочного поведения, и, посовещавшись, единогласно решили предоставить право разбираться с казенными людьми по твоему усмотрению. А ты даже со стула не встал.

— Никитин просто утомился, день выдался тяжелый, — вступилась Дунька, — я смотрела в его скорбные глаза и плакала — в них, как в колодце отражалась печаль отринутой души.

— Может я последовал мудрому совету и плюнул на все, — возразил я черту.

— Занимательная штука вырисовывается — из всех вариантов ты выбрал бездействие — сидел и хлопал ушами, пока генерал не заявился.

— Вас не поймешь — вчера упрекали, что я удрал, сегодня, что остался. Уж как-нибудь определитесь с претензиями — складывается впечатление, что вы придираетесь по пустякам.

— Мон ами, какие нарекания, разрази меня усталость и прихлопни сверху топ моделью. Я лишь высказываю легкое недоумение, удивляясь странной закономерности — любое твое действие сводится к неучастию, будто твоя основная задача — минимальное сотрясение воздуха. Сложил пирамиду из карт и боишься лишний раз вздохнуть. Даже генералу про нас разболтал в надежде, что он решит все проблемы, пока ты дрыхнешь на диване. Думаешь, он тебе поверил?

— Чего ты меня об этом спрашиваешь, генерал двумя этажами ниже, сходи и выясни. Касаемо карточной пирамиды, мне категорически нравится моя жизнь, — соратники после этих слов покатились со смеху, будто им рассказали свежий анекдот, я поправился. — Скажем так — устраивает моя жизнь. Как только вы возникли из ниоткуда, она стремительно покатилась в тартарары. Мне предъявили свидетельство о смерти, потребовали измениться в одночасье, но я не могу прыгнуть выше головы, потому что восемнадцать дней это не срок — беременность у крысы длиться дольше, вот хоть у Дуньки спроси. Заладили — сдохнешь скоро, сдохнешь скоро… какая вы нечистая сила…

— Ошибаешься. Мы чистая сила, — фыркнула крыса с гордостью, вдохнула поглубже воздуха, видимо для длинной отповеди, но черт прикрыл ее рот ладошкой.

— Вы только стращать умеете, — продолжал я, — Где искушение, где соблазн, я спрашиваю? Где чугунок с золотом под кроватью, как у сторожа Никодимова?

— Жизнь — главный соблазн, — возразил Варфаламей, — она стоит на кону.

— Я ее на кон не ставил, какой бы никчемной она ни казалась. Взгляни на все посторонними глазами — я живу в замкнутом мире перед монитором, появляетесь вы на принтере, выволакиваете на свет весы, на одной чаше смерть, на другой жизнь, правильно?

— Близко к оригиналу.

— Жизнь дерьмо и смерть дерьмо — чтобы жизнь перевесила, надо на ее чашу еще что-нибудь поставить к качестве бонуса. А то получается — проиграю сдохну, выиграю — ничего не случиться. Где логика?

— Логики, как я тебе уже говорил, нет. Но зерно в твоих словах присутствует, — согласился черт.

— Разведка, не разведка, но на базар я бы с Никитиным пошел — торговаться он умеет, У тебя случаем евреев в родне не было? — спросил Шарик с нескрываемым интересом.

— Увы, обрадовать нечем. Хотя, чем черт не шутит, — мне не хотелось разочаровывать грифа с его неарийской прабабушкой.

— Можно узнать запросто. Давайте возьмем у Никитина слюну с десны и в пробирку, а Шарик смотается в Америку по-быстрому и притаранит анализы ДНК. Поглядим родословную, — предложила Евдокия.

— Ты, Дунька, сдурела — в какую Америку? Я ж там в розыске, мой портрет в каждом полицейском участке на видном месте, награда за отстрел — мильон инвалютных долларов.

— А не надо было гадить на голову президента Франции, — внезапно заорала крыса, будто весь вечер ждала, с кем бы пособачиться, — тогда бы летал бизнес классом легально, пил бы дайкири в полете, хрустел чипсами.

— Я неспелой кукурузы в тот день объелся, прихватило внезапно. Пролетал как раз над Вашингтоном, откуда ж мне знать, что Жак Ширак прибыл с официальным визитом.

— А газеты на что печатают, телевизоры зачем существуют, интернеты на фига придумали? — не унималась Дунька, — Радио, в конце концов — воткнул наушники и слушай новости на подлете.

— Так я в английском ни шиша не понимаю — сит даун плиз и фак ю.

— Врешь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары