Пределы зримого

— Хорошо, Марсия, — говорит она. — Объясни нам, что такого интересного в этих твоих пустяках?

— Бесполезно объяснять, если вы сами этого не понимаете.

— Ну пожалуйста, Марсия. Попробуй.

— Нет, нам действительно интересно.

Я делаю глубокий вдох и начинаю говорить:

— Хорошо. Вот, например… например, когда, сходив в туалет, вы спускаете воду, неужели не бывает так, чтобы вы решили, что нужно успеть выскочить из ванной и спуститься в гостиную до того, как вода перестанет литься, потому что если не успеете, то унитаз в вашем воображении вас сожрет? Неужели вы никогда не присматривались к своим моющим средствам, не замечали разницу между ними? Ведь если одни из них уничтожают грязь, воистину — убивают ее, то другие довольно бережно отделяют грязь от поверхности — в особенности от ткани: фильтруют, смывают, разводят ее, но оставляют в живых. Для меня принципиально важно, средства какого типа я использую в том или ином случае. А как насчет того, чтобы, ложась спать, выключить торшер в гостиной, а затем, уже в постели, начать мучиться от назойливой мысли, что свет остался включенным? И несмотря на то, что ты абсолютно уверена в том, что выключила его, отлично помнишь, как делала это, — ты все — таки встаешь и идешь вниз, в гостиную, чтобы не столько проверить себя, сколько подчиниться воле судьбы, исполнить ее требование, ибо не может быть так, чтобы тебя поднимали с постели без всякой цели, просто так, без какой-либо необходимости заставить тебя подняться и спуститься в гостиную. Или, в конце концов, неужели, когда вы делаете изо дня в день одну и ту же работу — стираете, моете, чистите, гладите белье, готовите и ходите по магазинам, — неужели никто из вас никогда не задумывался о том, что каждый такой день может быть любым другим, что это вообще один и тот же день, который сегодня называется вторником, завтра станет средой, послезавтра провозгласит себя четвергом, и так до бесконечности?

(Отличный набор тем для обсуждения — вот о чем мне следовало бы подумать. Потом можно перейти к Мукору.)

Полная тишина.

Неуверенно, чуть не заикаясь, я спрашиваю:

— Скажите честно, неужели вы никогда с замиранием сердца не следили за бегом наперегонки двух капель по ободку тарелки — вот как здесь, на той, что у меня в руках?

Беспорядочное движение в ответ; постепенно они сбиваются в плотную кучу — ни дать ни взять стадо скотины перед грозой.

Голос Стефани:

— Марсия, то, о чем ты говорила, отличный повод для размышлений. В следующий раз, когда увидимся, обязательно нужно будет обсудить это.

— Да, а на сегодня, пожалуй, хватит. Мне, кстати, уже пора, — сообщает Гризельда и оглядывается в поисках пальто.

Остальные стройной колонной маршируют вслед за нею.

— Спасибо за кофе, Марсия, — добавляет кто-то. — И отдельно — за лепешки. Если, когда будет моя очередь, мне удастся приготовить что-нибудь хотя бы напоминающее их по вкусу, я буду считать, что мне крупно повезло.

— Особая благодарность за интереснейшую демонстрацию технологии мытья посуды.

Даже не хихикая, все согласно кивают.

Уже в дверях я спрашиваю у Розмари:

— Ну как — напишешь обо мне в своей книге?

Розмари в явном замешательстве.

— Понимаешь, — она пытается что-то объяснить мне, — книги пишутся не совсем так. Никакой писатель не станет просто так переносить людей из реальной жизни на страницы своего произведения. У кого-то из знакомых берется какой-нибудь характерный жест, у другого заимствуется манера говорить, а черты лица вообще могут составляться из портретов нескольких человек. Это так — в общих чертах. В любом случае образ получается составной, и в любом из персонажей всегда есть многое от самого автора. Потом, по мере развития сюжета, герои начинают вести себя как вполне самостоятельные люди; каждый — с собственной индивидуальностью. Так что любой персонаж — это плод творческого вымысла, подчас — всего лишь порождение воображения писателя.

Врет она все! Я-то видела, как она следила за мной все утро, мысленно записывая каждое мое слово и каждое действие.

Но вот все ушли, и я снова одна. Одна — то есть с Мукором.

Глава 6

Ушли — ну и скатертью дорожка. Меня трясет от злости. Я врываюсь в кухню, как паровоз с перегретым котлом. Посуда еще не домыта. Любой нормальный человек оставляет «на закуску» кастрюли и сковородки. Сегодня меня ждет настоящий кошмар в виде кастрюли с толстым слоем пригоревшего рисового пудинга на дне, залитым со вчерашнего вечера холодной жирной водой. Самое главное в гневе — найти ему подходящий выход, подыскать полезное применение. Сегодня я знаю, как это сделать: я обрушу свой гнев на эту кастрюлю. Мытье посуды — это бой, это сражение, это война.