Пределы зримого

— Да вы же ничего не поняли! Неужели не ясно? — кричу я, не в силах поверить, что эти гениальные люди могут оказаться столь тупыми и медленно соображающими. — Ни я, ни Достоевский не писали этого. Мукор дописал роман за Достоевского, как и вашего «Эдвина Друда» за вас. Плесень паразитирует на истинной литературе, растет на ней, как на дрожжах. И сейчас, в этой комнате, события развиваются по сценарию финала «Братьев Карамазовых». — Я киваю в сторону трупа Де Хоха. Он быстро разлагается — быстрее, чем даже тела Грушеньки или Зосимы. Когда клубок червей вываливается из глазницы, я не выдерживаю и отвожу взгляд.

— Видите? В вашей игре участвует лишний игрок, для которого она вовсе не игра, а охота. Он убивает вас одного за другим, а вы всё не верите в его опасность.

— Похоже, настало время выяснить отношения с этим Мукором, — решительно заявляет Дарвин. — Насколько я понял, это обыкновенный домовой грибок, плесень.

— В Мукоре нет ничего, что можно было бы назвать обыкновенным.

Все, хватит! Прочь из этой комнаты с ее беспорядком, мешаниной из битого яйца, кукурузных хлопьев, машинного масла и трупов, прочь от этой вони! Мой отряд гениев редеет на глазах, да и сами они становятся все более блеклыми. Я хочу успеть натравить их на Мукора, но в прихожей внимание Леонардо оказывается прикованным к пылесосу. Он восхищен этим аппаратом и требует, чтобы ему объяснили, как он работает. Я говорю, что он сломан, а кроме того, я слишком глупа и устала, чтобы объяснять что-либо кому-либо в данный момент. Но Леонардо не отстает, он уверен, что сумеет починить любую машину, если ему объяснят общий принцип ее действия. Диккенс быстрее ухватывает суть дела и демонстрирует потрясенному Леонардо, как должен работать пылесос. Не успев закончить объяснения, он валится на пол, словно вознамерившись всосать ковровую пыль в себя. Через несколько секунд он, что-то прохрипев, испускает дух; его горло и шея при этом почему-то оказываются перепачканными разводами пыли.

Наконец Дарвину удается перетащить Леонардо к месту, где находится Мукор. Вдвоем они опускаются перед ним на колени, и с ковра доносится торжествующий шепот:

— Смерть, разложение и обращение в прах — суть последние, а следовательно — высшие формы человеческого бытия.

На миг густые седые брови Леонардо и Дарвина, кажется, смыкаются, когда два ученых мужа глядят друг на друга в упор, не мигая. Оба полны самых чудовищных подозрений. Но моргают не они: на миг смежаются и вновь распахиваются веки единственного огромного глаза Мукора — и вот два призрака европейской, да и всей западной культуры уже вычеркнуты из существования. Свои жизни они проморгали. Их тела тают в воздухе, не успев даже начать разлагаться. Все вокруг тает, становясь бледным, едва видимым и почти неощущаемым. Моя способность воображать и придумывать, которой я сегодня вволю попользовалась, начинает отказывать, уставать, давать сбои. Тем лучше. Все эти фантазии были нужны мне для того, чтобы не скучать в течение целого дня, проводимого за однообразной скучной работой. Но скоро вернется Филипп, и я больше не могу принимать их всерьез. Даже Мукор, все еще кипятящийся и шипящий у меня под ногами, выглядит не более чем мрачным, зловещим клоуном. От него мне никогда не было никакого вреда. С другой стороны — ну чем он может быть опасен? Скучно и ужасно тоскливо. Кровать застелена, посуда — почти вся перемыта, половина прихожей вычищена пылесосом, кофейный утренник (одна штука) отбыт, гостиная — более или менее в порядке. Вроде управилась… Точно так же, как управлялась вчера, и как будет завтра, а потом и послезавтра. Я прислоняюсь спиной к стене и сползаю на пол. Меня душат слезы.

Мукор пытается подобраться ко мне поближе, развеселить меня, составить мне компанию — словно старый верный пес, из последних сил приползший к хозяину с единственной надеждой успеть сделать для него что-то доброе.

— Марсия, поговори со мной, — шипит Мукор. — Я — твое дитя. Я твоя родня и твой друг. Ты слышишь меня, Марсия? Разве ты меня не узнаешь? Я люблю тебя, я люблю тебя, мамочка. Мамочка, а ты знаешь, что, оказывается, отслоившиеся чешуйки кожи составляют немалую часть домашней пыли? Я вбираю в себя частички твоей кожи, легионы моих верных друзей — самых разных клещей — тоже питаются ими. А известно ли тебе, что в каждой горсти комнатной пыли таких клещей не менее пяти тысяч? Мамочка, тебе ведь правда это интересно?