Пределы зримого

Там, в Бразилии, в Гайане или еще где-нибудь, простые люди — еще несколько лет назад они в поте лица своего трудились на жалких клочках земли, отвоеванной у джунглей, а теперь перебрались в трущобы на окраине большого города, — эти люди приходят ко мне. Они работают в гостиницах, на железной дороге. В этом новом для них мире все загадочно и в равной мере обладает колдовской силой: машины, поезда, радиоприемники, электричество. Ко мне они относятся как к своей. Я живу среди них, в одной из таких же лачуг, но никому здесь и в голову не придет усомниться в безграничности моих исцеляющих способностей. Колдовство белой женщины имеет твердую репутацию надежного средства. Лица пришедших ко мне искажены причудливой гримасой — смесью надежды и безнадежности. Они надеются на то, что сегодня вечером я сумею сотворить колдовское снадобье, но положение, в котором они сами оказались, в общем и целом — безнадежно. Магия большого города редко бывает милосердной. Они считают, что это большой город наградил их кашлем, вызываемым промышленной пылью, и раковыми опухолями. По-моему, они правы. Лачуга, в которой мы находимся, переполнена — здесь собралась вся семья, четыре поколения. Много детей. Керосиновая лампа, висящая под низким потолком, почти все время качается из стороны в сторону. Ее то и дело задевают то головой, то плечами люди, собравшиеся в комнате. Самые боязливые опасливо косятся на мечущиеся в свете качающейся лампы тени. Все прикрывают рты шейными платками — как повязками. Наступает время начать работу. Все нехотя расступаются, чтобы освободить для меня место. Мои руки ложатся на покрытую морщинами кожу пациента. Инструментами я не пользуюсь. Лезвие скальпеля не пронзит сегодня кожу моего пациента. Вместо этого я начинаю призывать себе на помощь незримо присутствующих во мне исцеляющих духов, духов-врачей, духов-хирургов… Мне кажется, что духи-целители должны пахнуть медицинским спиртом.

Филипп уже не на шутку рассердился на меня. В стаккато его истошного крика, взлетающего по ступенькам лестницы, едва различимы краткие паузы, необходимые для того, чтобы перевести дух.

— Марсия, Марсия, Марсия, Марсия! Какого черта ты там возишься? Я уже пять минут назад должен был уйти! Марсия, Марсия!..

Я снова смотрю в зеркало: скопления пылинок, словно Магеллановы облака, плывут куда-то в пустоте. Было бы интересно, хотя и опасно… Так, крики прекращаются, слышен лязг открываемого замка. Сейчас он распахнет дверь и уйдет! Я чуть не кубарем скатываюсь по лестнице и обнимаю его уже на пороге. Я не хочу, чтобы он уходил, и прижимаюсь лицом к его плечу. Но даже в порыве чувств и спешке я успеваю отметить про себя, что на нем — самый темный из его костюмов. Наверное, на сегодня намечена какая-нибудь крайне важная встреча. На плече, у самого воротника, — перхоть, совсем немного. Мой муж одет в звездное небо. Где щетка? Я не рискую броситься на ее поиски, потому что стоит мне разжать пальцы и на миг отпустить Филиппа, как он тотчас же уйдет. Да и поздно уже затевать чистку. Он аккуратно отодвигается от меня, освобождается от моих объятий.

— Буду в шесть — полседьмого, не позже. Ты пока займись тут по хозяйству. Ладно, счастливо.

Быстрым клевком он целует меня в щеку, одновременно непостижимо ловко высвобождается из моих объятий — и исчезает за дверью.

«Шесть — пол седьмого, не позже!» Скорее всего это значит — полвосьмого, если не восемь. Меня начинает колотить, колени подкашиваются, и я сползаю по стене на пол. Мой взгляд скользит по прихожей и коридору. Все это «хозяйство» ждет предстоящей уборки. И хотя я уже дрожу от страха, в моих глазах пока нет слез. По правде говоря, в них еще полно ночной грязи. Способность моего собственного тела самостоятельно порождать грязь приводит меня в ужас. Пока я сплю, в уголках моих глаз успевают вспучиться твердые буро-серые кристаллы.

Как бы я хотела снова оказаться ребенком и поверить в детские сказки. Тогда я точно знала, что, пока я сплю, к кроватке на цыпочках подходит Песочный Человек. У него странная походка, напоминающая складной нож: его колени попеременно сгибаются то назад, то вперед. Даже с закрытыми глазами я вижу, что на нем надет желтый жилет, на голове — высокая желтая шляпа. Он очень худой, под стать комплекции — улыбка его тонких губ. Я еще недостаточно взрослая, чтобы разобраться, добрая это улыбка или злорадная. Длинными тонкими пальцами он достает из стеклянного сундучка, который всегда носит с собой, щепоть сонной пыли и рассыпает ее над моим лицом. Она плавает в воздухе, медленно опускаясь на меня и на подушку. Теперь, до тех пор пока не рассветет, мои веки будут крепко склеены и запечатаны волшебной печатью…